Из возможных привязок остался лишь свой хребет,
шампуром насадивший на шест позвоночный душу.
я пытался сбежать,
но прикован к земле корвет,
и морзянку секунд мне в висках отбивает суша.
так хотел бы увидеть
как медленно рвётся трос,
как трещат под кормой и взрываются стоном льдины,
как удар лопастей изнутри разбивает кость,
выпуская на свет ошалевшего исполина.

он терзал мне нутро неустанно, за годом год,
разрывая каркас пережатых металлом рёбер -
менестрель-чернокнижник,
уродливый мастодонт,
не способный вписаться в короткую суть «game over».
даже если когда-нибудь Север сожмёт в горсти
непокорного монстра и сдавит стеной торосов,
он не вскрикнет…. не сдохнет…
суставами захрустит,
но под натиском судорог SOS позывным не бросит…
чернокрылая сволочь с ошмётками парусов,
ледокол без мотора,
вскрывающий льдами брюхо,
избежавший погони патрульных прибрежных псов
/ ибо сучий радар наделён безупречным слухом /

ночью в спину мне гаркнет прощально седой шаман,
пряча стёршийся нож в смятых унтах за голенищем,
опрокинет «за здравие» чистого спирта жбан,
за отсутствием хлеба закусит духовной пищей…
и уйдёт зимовать в дальний чум из оленьих кож
ну, а мне - лишь мечтать о кострах,
замерзая в льдинах…
этот лютый февраль - дом, в который никто не вхож,
мой последний причал, причащающий триедино -
выходящий навстречу мистический белый зверь,
по холодному насту бредущий куда-то в вечность…
я настолько устал от ожогов земных потерь,
что во взгляде медведя мне чудится человечность

оглянусь ненароком,
опять тяжелеет взгляд,
и разнузданно арктика тьму оглашает воем…
не пытаясь вложить философию смерти в мат,
извлекают гарпун захмелевшие китобои…
воздух выжжен морозом настолько, что ноздри рвёт,
а на вдохе в лицо ударяет такая свежесть!
я крошу на зубах окровавленный тёплый лёд,
и к разрубленной туше невольно питаю нежность.
захлебнувшись слюною,
сквозь стонущий, жалкий всхлип
по глотку пропускаю горячую кровь титана…
но мне кажется тайно, что крюк в моё сердце вбит...
и строка расползается колото-рваной раной.

©
Аманда Моррис

Лена он...

- Лена, он охуенный. - С ним я трясусь, как вор.
Встать. Суд идёт. Защита, можете промолчать.
Ну, господа присяжные. Здравствуйте, прокурор.
Сядьте же, подсудимая. Можно уже начать?
Нет.
Это всё же, знаете,
Кажется, перебор.

- Лена, он охуенный. - Скомканный разговор.
Солнце стучится в окна - робкое, как весной.
Всем адекватным мыслям выйти пора во двор,
Там хорошо и весело, пахнет травой лесной,
- Лена, он охуенный.
- Лена, он...
До сих пор.

Лучше всего от этого мне бы помог топор.
Лучше всего от этого мне бы уже ничто.
Каждое слово - сказано! - ставится на повтор,
Чтобы запомнить, выучить и рассказать всем, что...
- Лена, он охуенный.
Это мой приговор.

Дарёна Хэйл

Большая рыба мечет звезды...

Ковш опрокинут, вылита вода…
Безумство ночи в вечной догме.
Из облаков на небе чешуя –
Большая рыба мечет звезды…

(С)
Юрий Баштанник

Разденься, отдайся, а после — останься,
Целуй, обнимай, горячо прикасайся,
Влюбляйся, желай, растворись, наслаждайся,
От жадности ищущих рук задыхайся,
Ласкай, прижимай, одержимо меняйся,
По коже, по телу, по взгляду скитайся,
В экстазе тони, в спелой страсти теряйся
И стоном в открытые губы вливайся,
Глаза закрывая, за плечи хватайся,
Не думай, не помни, до дна увлекайся.
Улыбка, предплечье, лопатка, запястье…
Все просто, малыш. За полшага от счастья.

Ты любишь кофе со сливками
И солнце во время дождя,
Стихи небольшими отрывками,
Дрожащие блики огня,
И что-то еще за кулисами
Твоих удивительных снов.
А осень все падает листьями,
Все бьется печалью в окно,
И с легкою светлою завистью,
Глядит на тебя сквозь стекло,
В твои непредвзятые радости,
В твое дорогое тепло.
А ты любишь кофе со сливками
И солнце во время дождя,
Красивые книги с картинками
И может, немножко, меня..

Запястья твои в наручниках,
И локоны светло-русые.
Хочу. Я хочу. Я хочу тебя!
Шею нежно сжимая бусами.

Люблю прикасаться к твоей груди,
Целовать ее темные стороны,
А с утра говорить тебе - "Уходи".
Мы постель не поделим поровну.

А сейчас предо мной изгибаешься,
Выставляя себя всю на выданье.
Ты губами ко мне прикасаешься,
Наслаждаясь открытыми видами.

Сладкий стон вырывается криками,
И плеть вместо банного веника.
Свет на коже играет бликами,
Но ты любишь играть роли пленников

Одиноких видно по глазам
С отблесками позднего заката,
Обращенным прямо к небесам,
Забывающим уменье плакать.
По охрипшей голой немоте,
Сжатой побледневшими губами,
По упавшей в душу темноте,
По осколкам боли под ногами.
Я смотрю в их лица сквозь слова,
Я смотрю и что-то отвечаю,
Я пишу им, что любовь жива,
Что совсем легко — пешком до рая.
Я пишу, порой не веря сам,
Чувствуя, что сквозь седую стужу,
Одиноких видно по глазам,
Устремленным прямо в твою душу.

Одиноких видно по глазам
С отблесками позднего заката,
Обращенным прямо к небесам,
Забывающим уменье плакать.
По охрипшей голой немоте,
Сжатой побледневшими губами,
По упавшей в душу темноте,
По осколкам боли под ногами.
Я смотрю в их лица сквозь слова,
Я смотрю и что-то отвечаю,
Я пишу им, что любовь жива,
Что совсем легко — пешком до рая.
Я пишу, порой не веря сам,
Чувствуя, что сквозь седую стужу,
Одиноких видно по глазам,
Устремленным прямо в твою душу.

Я люблю крепкий чай за прозрачную горечь
Поцелуя с любимым у края дождя.
Если кончится чай, я поеду на море
И вдохну там соленый оттенок тебя.
Я ищу тебя всюду, везде узнавая
В крике птиц над рекой, красоте облаков…
Даже в мягком теченьи прошедшего мая
Узнаю тихий шелест знакомых шагов.
Я люблю тебя в мире. Люблю тебя в ссоре.
И в палящем огне моего бытия
Я люблю поцелуи за терпкую горечь
С легким привкусом чая, стихов и дождя.

Не спрашивай, как тебе называть меня. Имя лишь случайный штрих, привычная пустота звуков на красивых губах. Не спрашивай, как тебе называть меня, придумай мне имя. Смешай случайный блеск глаз с падающим за окном снегом, добавь поющее тепло между нами и мягкость первых слов. Наложи оттенки собственных мыслей, раскрась огромным размахом чувств, таким свойственным тебе. Придумай мне имя, которое для тебя будет значить что-то большее, чем условность пропечатанных в паспорте букв. Которое будет значить что-то только для тебя. Придумай мне имя, в котором только ты увидишь мой усталый взгляд сквозь дым сигареты, наши улыбки на расстоянии одного выдоха, первый, еще неуверенный поцелуй, соприкосновение душ в череде холодных дней. В котором ты прочтешь историю одной жизни, такой, какой ты видишь ее. Придумай мне имя, только ты, и оно станет по-настоящему, всерьез, до надрыва глупого сердца, до легкой дрожи касающихся твоей кожи пальцев — моим.

Не играйте в любовь от тоски или скуки,
не касайтесь рукой атональности чувств.
Не несите как знамя прообраз разлуки,
от чужих откровений прекрасный на вкус.
Не смотрите в глаза тем, кто сбитым дыханьем,
пробивается вверх, зажигая рассвет.
Не шепчите имен своих ждущим на грани,
не вскрывайте их боли желаньем побед.
Кто горит ярче всех — изнутри выгорает,
разлетаясь на тени пронзительных слов.

В вечном поиске счастья сквозь жизнь пролетая,
берегите сердца, не играйте в любовь.

Буду сильной и красивой для тебя мой мальчик милый,
буду куклой молчаливой, все желанья исполняя,
всё как любишь, всё как хочешь,
я уже так много знаю.
Я уже так мало помню из своей никчёмной жизни,
и уже от света солнца потихоньку отвыкаю,
только запахи и вкусы
ум мой трогают как раньше.
Ум мой трогают как раньше твои ласковые руки,
что умеют быть тисками, если кукла вспоминает,
про остатки своей воли,
отданной давно с любовью.
Другое небо,
другое солнце,
кусочек хлеба
с твоей ладони.
А утром встану,
припоминая
все сюрдетали,
листаю сонник.

Я придумал тебя,-
Этот грех ты прости мне...
Я придумал со скуки,
А быть может, с тоски.
Просто вечером длинным,
Просто вечером зимним,
Мне придумать тебя
Оказалось с руки.

Я вошёл осторожно
В твою жизнь, не нарушив
Твою странную явь,
Твои странные сны...
Но когда ты спала,
Вынув, взял твою душу,
И обратно вложил
С содержаньем иным.

Я придумал тебя
Как обман, как игрушку.
Забавляясь, я дал тебе
Нежный голос и взгляд...
Твои волосы, губы
И даже веснушки,
Я придумал тебе,
Это Я виноват.

Я лепил тебя долго,
Придирчиво, строго.
Вынув лёд, я добавил
В твоё сердце огня...
И совсем уж свихнувшись,
Возомнив себя богом,
Я придумал тогда,
Что ты любишь меня...

(C)
Владимир Бергер