Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.

А в песне его, а в песне,
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.

Сердца, превращенные в камень,
Заставить биться сумел,
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.

Но вместо величья славы
Люди его земли
Отверженному отраву
В чаше преподнесли.

Сказали ему: "Проклятый,
Пей, осуши до дна ...
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!"

Иосиф Джугашвили
1895

В сопровождении почётного эскорта
В толпе расслабленных, маньяков и разинь
Ты проплываешь наподобие линкора
В сопровождении почётного эскорта,
А от толпы дешёвой водкою разит.

И у неё, вестимо, вкус не слишком развит.
Не поразить её ни строчкой гениальной,
Ни интромиссией анально-генитальной.
Неограниченной раздачей пива разве?
Но это новою Ходынкою грозит.

Иной недюжинный, возможно, тайно грезит:
Мол, час придёт, и новоявленный Тирезий,
Трясясь в экстазе боговдохновенном,
Провозгласит с коня благие перемены
И ловкой дланию дракона поразит.

А вот вам хер на воротник, приятель!
Хорош лишь тот пророк, что на кресте висит.
Давай, давай, иди, непрошеный спасатель!
У них на твой размер всегда найдётся платье,
И припасён необходимый реквизит.

Гудит усталый контрабас,
Бренчит пиано,
Мерцает одинокий страз
На дне стакана.

Не устаканился сумбур
К началу года,
Но стал назойливый Амур
Статьёй расхода.

Я стал слугой своих затей,
Рабом привычки.
Хоть от меня, как от детей,
Не прячут спички -

Но неуёмной похвальбы
Служу уроком.
Беру кредиты у Судьбы
С коротким сроком.

Господину Принцу Датскому,
Ущемленному Высочеству,
Не по нраву в сей трагедии,
Что страданьев недостаточно.
Уж потешим Их Высочество,
И злосчастную Офелию
Мы утопим в третьем действии.

Сколь довольны Их Высочество!

Господину Принцу Датскому,
Поврежденному Высочеству,
Неприятно, кроме прочего,
Что злодеи не наказаны.
Уж потрафим Их Высочеству,
И Лаэрта вкупе с Клавдием
Мы угробим в пятом действии.

Сколь довольны Их Высочество!

Господину Принцу Датскому,
Изможденному Высочеству,
Упущеньем важным кажется:
Добродетель не прославлена.

Кто-нибудь, в ком сил избыточно!
Заколите Принца Датского,
Чтоб не вмешивался более
И не портил хода действия!

Посмотрите на кокандских богачей самовлюбленных,
— тьфу на них!
Ездят, важно развалившись, в пароконных фаэтонах,
— тьфу на них!
Суетятся, вертят, крутят... на чужие деньги.
Куклы, дураки!
Вы руках у фабрикантов ситцевых или суконных,
— тьфу на них!

Деньги есть — живи, а смотришь, капитал чужой промотан
— ты банкрот!
Ни кредита, ни почета, ни улыбок благосклонных
— тьфу на них!
Где роскошные халаты, лошади, дома, брильянты?
Пух и прах!
Проку, видно, нет в богатствах, плутовством приобретенных,
— тьфу на них!

К ростовщичеству, к наживе, несомненно, с колыбели
вас влечет.
Прочь от милостыней ваших, преступленьями клейменных,
— тьфу на них!
Грош — голодному, а сотни тратите на угощенье богачей,
Мулл, ишанов-блюдолизов, чести, совести лишенных,
— тьфу на них!

Толстобрюхие невежды. Ведь осел в сравненье с вами
— грамотей!
На отцов духовных ваших, богословов лжеученых — тьфу на них!
Сколько ты ни обличал их, сколько б ни плевал им в рожи,
о Фуркат!
Снова плюй на сброд богатый, на мошенников прожженных,
— тьфу на них!

Закирджан Фуркат
Перевод Льва Пеньковского

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.

Александр Пушкин
1829



Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Все разлетелось к черту на куски.
Я застрелиться пробовал, но сложно
с оружием. И далее: виски:
в который вдарить? Портила не дрожь, но
задумчивость. Черт! Все не по-людски!
Я вас любил так сильно, безнадежно,
как дай вам Бог другими — но не даст!
Он, будучи на многое горазд,
не сотворит — по Пармениду — дважды
сей жар в крови, ширококостный хруст,
чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
коснуться — «бюст» зачеркиваю — уст!

Иосиф Бродский
1974

Толь­ко ты ска­жешь, Гедил :
«Спе­ши, я кон­чаю!» — сла­бе­ет
И зату­ха­ет во мне
тот­час любов­ная страсть.
Луч­ше помед­лить вели:
обузда­ешь, рез­вее пой­ду я.
Если, Гедил, ты спе­шишь, —
тре­буй, чтоб я не спе­шил.

Марк Валерий Марциал
Перевод Ф. Петровского

К переводу "Илиады"

Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод.

А. С. Пушкин, октябрь 1830



На перевод "Илиады"

Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;
Старца великого тень чую смущенной душой.

А. С. Пушкин, ноябрь 1830


Экой двуличной скотиной было наше всё!
🤣🤣🤣🤣
И при этом ведь обе эпиграммы гениальны!
Только первая обнаружилась в бумагах Пушкина после его смерти, а вторая - напечатана в 1832 году. Ну, и когда он был искренен?

Он вообще, ещё тот тип был...).....

"Жаль пиита — жертва и великая, а человек был дрянной. Ты знал фигуру Пушкина; можно ли было любить его, особенно пьяного!"

Фаддей Булгарин

ОТНОШЕНИЕ К БАРЫШНЕ

Этот вечер решал —
не в любовники выйти ль нам? —
темно,
никто не увидит нас.
Я наклонился действительно,
и действительно
я,
наклонясь,
сказал ей,
как добрый родитель:
«Страсти крут обрыв —
будьте добры,
отойдите.
Отойдите,
будьте добры».

Владимир Маяковский
1920

О поэтах

Век поэтов мимолетён – недолёт, налёт, пролёт,
Побываешь в переплете – встанешь в книжный переплёт...
По стихам узнаешь думы. По страданию – талант.
Дескать, жнём свою беду мы и не требуем наград.

И не требуют отсрочки, смерть достанет, и – ложись.
Лишь бы в сроки строки, строчки отпустила бы им жизнь,
Лишь бы веровать, что где-то через лета и гранит
Стих упрямого поэта чьё-то сердце сохранит.

А пока поодиночке к Чёрной речке их ведут,
И не то чтобы отсрочки – строчки молвить не дадут.
Сей редут вполне завиден и сулит бессмертье, но
Жизнь уходит. Так обидно. Видно так заведено.

Кто завёл так, я не знаю, но завёл нехорошо.
Я читаю, я считаю, я искал да не нашёл.
Хороша, видать, машина и шофёры хороши –
Не шурши, а то за шиворот поможем от души.

И предложат им на выбор: пуля, нож, петля иль яд,
Или розги, или дыба, иль утопят, иль спалят.
Ведь от них все неудобства, неудобно долго жить,
Не угодно ль благородство да на плаху положить.

И гноят поэтов разом, да и как их не гноить,
Чтобы их несветлый разум с того света мог светить.
Освещать гнилые души их сгноивших палачей –Будто можно из гнилушек новых нарядить свечей.

Не нужна поэтам слава запоздалого вранья,
Лёд под ними слишком слабый, что ни шаг – то полынья.
Лишь бы веровать, что где-то через лета и гранит,
Стих российского поэта чьё-то сердце сохранит.

Александр Градский.

В часовую мастерскую приходил сапожник часто
Постучавшись тихо в двери он на цыпочках входил
В уголке усевшись скромно он почти не шевелился
Он сидел все время молча и старался не дышать

Восхищенным влажным взором как глядят на чародея
Неотрывно неустанно он за мастером следил
Он едва ли не молился от восторга задыхаясь
Ловкой точностью движений часовщик его пленял

Так два года пролетело но однажды вдруг сапожник
Так же робко постучавшись в дверь неслышно проскользнув
Не пошел привычно в угол а подкравшись тихо сзади
Кирпичом с размаху череп раздробил часовщику