Николай Гумилев
Сада-Якко
В полутемном строгом зале
Пели скрипки, вы плясали.
Группы бабочек и лилий
На шелку зеленоватом,
Как живые, говорили
С электрическим закатом,
И ложилась тень акаций
На полотна декораций.Вы казались бонбоньеркой
Над изящной этажеркой,
И, как беленькие кошки,
Как играющие дети,
Ваши маленькие ножки
Трепетали на паркете,
И жуками золотыми
Нам сияло ваше имя.И когда вы говорили,
Мы далекое любили,
Вы бросали в нас цветами
Незнакомого искусства,
Непонятными словами
Опьяняя наши чувства,
И мы верили, что солнце
Только вымысел японца.

Я спросил сегодня у менялы,
Что дает за полтумана по рублю,
Как сказать мне для прекрасной Лалы
По-персидски нежное «люблю»?
Я спросил сегодня у менялы
Легче ветра, тише Ванских струй,
Как назвать мне для прекрасной Лалы
Слово ласковое «поцелуй»?
И еще спросил я у менялы,
В сердце робость глубже притая,
Как сказать мне для прекрасной Лалы,
Как сказать ей, что она «моя»?
И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.
Поцелуй названья не имеет.
Поцелуйне надпись на гробах.
Краснойрозой поцелуи веют,
Лепестками тая на губах.
От любви не требуют поруки,
С нею знают радость и беду.
«Ты моя» сказать лишь могут руки,
Что срывали черную чадру.

1924
С. Есенин

Как легко нам дышать,
оттого, что подобно растенью
в чьей-то жизни чужой
мы становимся светом и тенью,
или больше того —
оттого, что мы всё потеряем,
отбегая навек, мы становимся смертью и раем.

Иосиф Бродский

Довольно! Перешел ты грань!
Забыла все, что нас венчало,
Ты, милый мой, такая дрянь,
Что не хочу я все сначала!
Я понимаю, что аффект,
Ты не хотел меня ударить...
Но есть в тебе такой дефект:
Убить сначала, после славить!
На этот раз - окончен бал,
Во мне достоинство осталось...
Неважно, спор кто начинал,
Не надо, не дави на жалость!
Я - женщина, и я права,
Хотя бы слабостью своею...
А ты - упрямый, как скала!
Иди! Задерживать не смею...
Себя унизил, не меня,
Занявшись здесь рукоприкладством...
Моя обида, как броня,
И гордость - лучшее лекарство!
Уйди же с глаз моих ты прочь,
Исчезни в сумраке ночном!
Все изменилось в эту ночь,
И больше нам не быть вдвоем...



Автора знаю лично. С разрешения репост.

Эдуард Асадов - Пеликан
Смешная птица пеликан!
Он грузный, неуклюжий,
Громадный клюв как ятаган,
И зоб - тугой как барабан,
Набитый впрок на ужин...Гнездо в кустах на островке,
В гнезде птенцы галдят,
Ныряет мама в озерке,
А он стоит невдалеке,
Как сторож и солдат.Потом он, голову пригнув,
Распахивает клюв.
И, сунув шейки, как в трубу,
Птенцы в его зобу
Хватают жадно, кто быстрей,
Хрустящих окуней.А степь с утра и до утра
Все суше и мрачнее.
Стоит безбожная жара,
И даже кончики пера
Черны от суховея.Трещат сухие камыши...
Жара - хоть не дыши!
Как хищный беркут над землей,
Парит тяжелый зной.И вот на месте озерка -
Один засохший ил.
Воды ни капли, ни глотка.
Ну хоть бы лужица пока!
Ну хоть бы дождь полил!Птенцы затихли. Не кричат.
Они как будто тают...
Чуть только лапами дрожат
Да клювы раскрывают.Сказали ветры:- Ливню быть,
Но позже, не сейчас.-
Птенцы ж глазами просят:- Пить!
Им не дождаться, не дожить!
Ведь дорог каждый час!Но стой, беда! Спасенье есть,
Как радость, настоящее.
Оно в груди отца, вот здесь!
Живое и горящее.Он их спасет любой ценой,
Великою любовью.
Не чудом, не водой живой,
А выше, чем живой водой,
Своей живою кровью.Привстал на лапах пеликан,
Глазами мир обвел,
И клювом грудь себе вспорол,
А клюв как ятаган!Сложились крылья-паруса,
Доплыв до высшей цели.
Светлели детские глаза,
Отцовские - тускнели...Смешная птица пеликан:
Он грузный, неуклюжий,
Громадный клюв как ятаган,
И зоб - тугой как барабан,
Набитый впрок на ужин.Пусть так. Но я скажу иным
Гогочущим болванам:
- Снимите шапки перед ним,
Перед зобастым и смешным,
Нескладным пеликаном!

Суть не в том, чтоб не лезть под поезд или знак «Не влезай – убьет». Просто ты ведь не Нео – то есть, не вопи потом, как койот. Жизнь не в жизнь без адреналина, тока, экшена, аж свербит – значит, будет кроваво, длинно, глазки вылезут из орбит. Дух захватывало, прохладца прошибала – в такой связи, раз приспичило покататься, теперь санки свои вози. Без кишок на клавиатуру и истерик по смс – да, осознанно или сдуру, ты за этим туда и лез.

Ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы – чтоб ходить сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы. Ты затем с ним и говорила, и делила постель одну – чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну. Ты еще одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? Он еще один верный способ остро чуять себя живой.

Тебя что, не предупреждали, что потом тошнота и дрожь? Мы ж такие видали дали, что не очень-то и дойдешь. Мы такие видали виды, что аж скручивало в груди; ну какие теперь обиды, когда все уже позади. Это матч; среди кандидаток были хищницы еще те – и слетели; а с ним всегда так – со щитом или на щите.

Тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы, слов, парфюма, простого шанса, что какое-то будет «мы», блюза, осени, смеха, пиццы на Садовой, вина, такси, - дай откашляться, Бог, отпиться, иже еси на небеси, - тебя гладили, воскрешая, вынимая из катастроф, в тебе жили, опустошая, дров подкидывая и строф; маски нет. Чем не хороша я, ну ответь же мне, Боже мой, – только ты ведь уже большая, не пора ли дышать самой.

Бог растащит по сторонам нас; изолирует, рассадив. Отношения как анамнез, возвращенья – как рецидив.

Что тебе остается? С полки взять пинцетик; сядь, извлеки эти стеклышки все, осколки, блики, отклики, угольки. Разгрызи эту горечь с кофе, до молекулок, до частиц – он сидит, повернувшись в профиль, держит солнце между ресниц. Он звонит, у него тяжелый день – щетину свою скребя: «я нашел у скамейки желудь, вот, и кстати люблю тебя». Эти песенки, «вот теперь уж я весь твой», «ну ты там держись».

Все сокровища. Не поверишь, но их хватит тебе на жизнь.

Он любил три вещи на свете:
За вечерней пение.белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил.когда плачут дети.
Не любил чаю с малиной
И женской истерики.
...А я была его женой.

А.А. Горенко

Мурка.не ходи.там сыч
На подушке вышит.
Мурка серый.не мурлычь.
Дедушка услышит.
Няня.не горит свеча
И скребутся мыши.
Я боюсь того сыча.
Для чего он вышит?
А.А. Горенко

Наступит то самое милое время
когда станет резкой размытая тень
уставшая бабочка сядет на темя
в обед ей уж сорок, смотри не задень

...покинутый пляж запестреет коврами
приняв на постой два десятка семей
река словно мать обретёт берегами
своих непослушных уставших детей

...закат незаметно помирит влюблённых
подарит им вечер в беседке, потом
довольный размером их глаз удивлённых
он тихо уйдёт, улыбаясь, за дом

...тот вечер уйдёт и раскроется небо
далёкой звездой успокоит любя
и запах. откуда-то. вроде бы хлеба
я грежу о лете, касаясь тебя

А мне "безумие "больше всего понравилось))
"Скука прошла - отлепилась пиявка"(с).
Так прямо по-бунински..

Февраль. Фонари как всегда утопают во тьме.
А в городе снег все такой же прозрачно-синий.
Ты чувствуешь слабость, но Мир вдруг отрезал: «Не смей!
Ты разве забыла, что ведьма должна быть сильной?»

Легла на ковер, потянулась, закрыла глаза.
… и так надоело во всем и всегда быть первой.
Гадала на принца, но Мир, усмехаясь, сказал:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть стервой?»

Полночи без снов, а с рассветом почти что без сил
Открыла глаза, ненавидя людей и утро.
Ты злилась на солнце, а Мир беззаботно спросил:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть мудрой?»

Дороги и тропы истоптаны черным котом.
А в городе дождь и промерзлая эта слякоть.
Шутила сквозь слезы, когда я напомнил о том…
«Ты разве забыла, что ведьмы умеют плакать?»
(с) Саша Best

Покинув мой мир сквозь дверной проем,
Мне больно встречать рассвет.
Ведь ревность наполнила до краев
И капает из-под век.

Но песней ветров зазвучит варган
В развалинах сентября.
И ты упадешь не к моим ногам
Которую жизнь подряд.

И мне не забыть ни лихих карет,
Ни поднятой головы.
Ведь снова, увидевшись при дворе,
Мы будем уже на «Вы».

Но все неизменно. И видит Бог,
Всевластие нам даря,
Что я окажусь не у Ваших ног
Которую жизнь подряд.

Ну раз уж нас с гиенами сравнили)) вспомнилось..

Над тростником медлительного Нила,
Где носятся лишь бабочки да птицы,
Скрывается забытая могила
Преступной, но пленительной царицы.

Ночная мгла несет свои обманы,
Встает луна, как грешная сирена,
Бегут белесоватые туманы,
И из пещеры крадется гиена.

Ее стенанья яростны и грубы,
Ее глаза зловещи и унылы,
И страшны угрожающие зубы
На розоватом мраморе могилы.

«Смотри, луна, влюбленная в безумных,
Смотрите, звезды, стройные виденья,
И темный Нил, владыка вод бесшумных,
И бабочки, и птицы, и растенья.

Смотрите все, как шерсть моя дыбится,
Как блещут взоры злыми огоньками.
Неправда ль, я такая же царица,
Как та, что спит под этими камнями?

В ней билось сердце, полное изменой,
Носили смерть изогнутые брови,
Она была такою же гиеной,
Она, как я, любила запах крови».

По деревням собаки воют в страхе,
В домах рыдают маленькие дети,
И хмурые хватаются феллахи
За длинные, безжалостные плети.

Н.С.Гумилев