По ту сторону стекла (читать снизу вверх)

Когда я вспоминаю всё, что было до этого момента, мне начинает казаться, что в некоторых случаях уход — это только начальная стадия принятия и понимания. Да, иногда случается так, что люди рвут отношения окончательно и только в этот момент начинают понимать, насколько они дороги друг другу.

Я — твоё отражение, поэтому никогда не смогу выйти из зеркала, чтобы обнять тебя. Всё, что было между нами, — очередной самообман или ещё одна совершенно мастерски сделанная иллюзия. Всегда остаются варианты, поэтому ты сам вправе выбрать, как реагировать на это.

Моя жизнь кончится только тогда, когда ты разобьёшь это проклятое зеркало и выпустишь себя наружу, задушив меня своими же руками — из-за нашей одинаковой инаковости.

Наверное, это очень больно — лишиться в раз мечты и воспоминаний, но я готов пойти даже на это, чтобы наглядно показать тебе, кто из нас двоих действительно одинок. И мне всё равно, даже если ты меня назовёшь сумасшедшим.

Потому что я давно, как хочу услышать это именно от тебя…

Мой самовольный уход случился, когда в воздух взмыли первые ракеты. Когда-то давно мы называли их фейерверками, глядя на яркие вспышки, пытаясь зачастую спрогнозировать будущие события.

Затем ты сидел у меня дома и пил чай. Он был холодным, как и ты сам. В то время, как в моём естестве бушевал непрерывный пожар. Но на моё тихое «погаси» ты невозмутимо всегда отвечал отказом.

Вместо того чтобы самостоятельно охладиться, я так и продолжал сидеть около батареи на полу, слушая твои удалявшиеся шаги. Пускай я и не видел тебя, но точно знал, что ты выходил на улицу, а потом сворачивал за угол — за новыми откровениями. Но их там больше не было.

Возвращение к сути происходящего саднило, навечно отпечатавшись на моей левой щеке, сделав так, чтобы я её никогда больше не брил. А всё время ломал лезвия, а затем с успокоенной совестью выбрасывал их в мусор.

Тогда я шёл выносить его до ближайшей урны. И опять возвращался с собой, забывая в очередной раз вместе с прозрачными серыми пакетами выбросить ещё и себя. Либо, оставшись без алиби, безбожно и отчаянно трусил.

Возможно, именно так в моём проявлении выглядела настоящая любовь, но я всё также грезил мыслями о тебе, мечтая найти хотя бы намёк на воспоминание возле пыльного порога книжного магазина. Но, видимо, в двенадцать часов вечера всё каждый раз превращалось в безмолвное «закрыто».

Белый цвет так же распадается на сотню других, как и чёрный. Возможно, не настолько заметно, но так же необратимо. Какая разница, каким ты будешь в следующий момент, если сейчас у тебя совершенно ничего нет? Я бы хотел заговорить с тобой и рассказать всё то, что знаю, но ты сам заколотил все двери и заставил стоять меня под дождём с зонтом — ждать, когда из-за хмурых облаков наконец выйдет солнце.

Так сложилась моя судьба, что в самые непонятные моменты своей жизни я носил с собой обычный крошечный мел, который меня однажды неожиданно спас. Оставшись в одиночестве стоять под твоей дверью, я нарисовал на ней глазок, а затем полностью исписал латинскими выражениями.

Именно они стали для меня настоящим откровением, потому что раньше я ничего из этого не знал. И даже тогда действовал на подсознательном уровне, как и ты, предпочитая интуитивно страдать. Мы встретились снова, когда к тебе домой привезли большое старинное зеркало, и ты внезапно сумел осознать, что ты и я — равноценны. Вот только, сколько бы ты ни пытался разбить это зеркало, от себя всё равно не сумел убежать.

Впрочем, как и я…

Оказывается, что даже самый прочный мел имеет свойство крошиться. Так произошло не только с тем маленьким кусочком, так долго хранившимся в моём глубоком бездонном кармане, но и со мной. Подобно ему я раскрошился рядом с твоей дверью, неумело нацарапав на противоположной стене:

«Помни о смерти».

Странно смотреть на себя, но в то же время видеть кого-то другого. Будто бы тебя подменили, но заметил это только ты, причём совершенно случайно. Один размер ноги, но калибр души безостановочно разный, как и череда твоих непрерывных внутренних изменений.

Говоришь, что любишь ходить по ту сторону себя… вот только что видел там ты, кроме всепоглощающего одиночества? Это так и осталось твоей загадкой, которую теперь невозможно разгадать. Хотя ты и не пытался, выбрав в очередной раз изображать из себя жертву.

Когда ты пришёл назад, то твоё раздосадованное отражение объявило, что ты — плохой игрок, поэтому совершенно не имеешь право на существование. Скажи мне теперь: не от этого ли ты возомнил себя цветком, что сможет прорасти сквозь асфальт?

Как и тогда, я не слышу от тебя вразумительного ответа, но я всё так же понимаю, насколько тебе больно быть не на своём месте. Думаешь, это действительно Льюис Кэрролл придумал Зазеркалье? Тогда я тебя всё-таки огорчу, так как оно существовало задолго до его внутрисказочного открытия.

Говоря обо мне, употребляй лишь одно слово — «внутривенно». Оно полностью отразит меня, а потом выпустит наружу, и я растворюсь в миллионах других. Но это будет потом. Когда цветок неожиданно раскроется, и ты наконец-то поймёшь, что ты его аромат.

А теперь расскажи, каково принять это?

Мир из стекла может рухнуть… В любой момент.

Как только ты закроешь глаза и на минуту отвлечёшься, вокруг тебя уже ничего не будет, кроме иллюзии твоей прошлой жизни. Иногда ты мельком видишь различные фрагменты чудаковатого калейдоскопа. Возможно, именно в них таятся все ответы на твои немногочисленные вопросы. Но ты всё так же боишься заглядывать в себя. Потому что стекло имеет свойство громко звенеть, перед тем как оно долетит до земли и в очередной раз разобьется.

Возможно, это всё-таки неплохой шанс познакомиться со своим отражением. Но ты так до сих пор и не уверен, что встретишь именно себя, когда начнёшь стремительно падать. Интересно, звенят ли люди при падении так же, как звенит стекло, или тебе это только кажется?

Как и всё остальное вокруг.

Самообман — губительная в своей правоте мера. Будто бы ты уже забрался на свой пьедестал, а он оказался чужим. И теперь ты не знаешь, куда деть своё чувство стыда. Потому что ты всё так же глуп и неловок. Вот только сердце вновь шепчет:

«Неопытен…»

Кому здесь доверишься ты? Очередной безликой копии себя, что опять перескажет твою никчёмную и бессмысленную жизнь? Либо этому горячему кровеносному сосуду, что каждый раз предельно сжимается, когда ты делаешь что-то не так, а потом обвиняешь во всём себя.

Возможно, кто-то назовёт это «правом выбора» и действительно окажется прав. Вот только что прикажешь делать со всеми остальными — проигравшими? Вряд ли они захотят так просто сдаваться. Не сумев ощутить на губах это терпкое чувство победы…

Над собой.