Поэзия

Механика

Каждый думает, думает, всё будет так, как я хочу,
Но время есть от детской магии до языковых категорий.

Г. Полухутенко «Монтаж»

Мои механизмы — часть большой стройки,
Я не знаю, как быть, что мне нужно, где плохо,
Из чего выйдет толк, что уйдёт на помойку,
На кого повлияют последние строки.

Мой ментальный гараж — прикладные запчасти,
Куча странных вещей и нарушенных правил,
Так с лица не сотрутся привычные страсти,
Тот, кто должен спасти, — ничего не исправил.

Инструменты, как монстры, живут под кроватью,
Всё, что сможешь найти, забирай не считая,
Я могу быть царицей, опущенной блядью,
Совершенно другим, что потом прочитаю.

Мои механизмы — часть большой стройки,
Разломав местный храм, я возвёл казематы,
Был ли там жёсткий трах или только попойка?
Снег пошёл, а за ним в спину врезались маты.

Мой ментальный гараж потерпел пораженье,
Столько винтиков бросилось сразу вдогонку,
Там, где раньше дыра заменяла лишь жженье,
Моментально возвысилась прежняя стройка.

Кто-то рядом кричал, что ему скоро хватит…
Отмерять хлесткой плёткой избитое время:
Я запутался между дверьми и кроватью,
Обнажив пред тобой все свои микросхемы.

Карусели

I

Изловчившись сменить свой пол на линолеум,
Я с прекрасною дамой ступаю в обнимку,
Обезличив себя повседневности колером
Шебутные торговки насилуют рынок.

И трясут что душой, что пустыми карманами,
Только мы не такие, мы светом наполнены!
Моя дама молчит, я беседую с бабами, что...
В сравнении с ней выплывают коровами.

Мы проходим толкучку, минув эпицентр
«Пирожки за пятнадцать проклятых копеек».
Я за них бы отдался посмертно в аренду,
Но меня не поймут, только сумкой огреют.

Здесь до одури душно, в проклятиях — весело,
Впереди целый день заводных развлечений,
В центре города парк — авангардное месиво
Предвещает период бесплатных лечений.

Карусель в этом парке отчаянно кружится,
В ней вращается мир из клеёнчатых кружев,
Может быть, мы с тобой ещё больше подружимся,
Чтоб проснуться потом в ослепительной луже?

На одеждах спиртных элитарных напитков,
Где-то там, меж осколков родительской дачи,
Я на память тебе презентую бутылку
Крокодиловых слёз и потраченной сдачи.

II

Мы взбираемся с милой в пустую повозку,
По бокам — громкий смех и четыре лошадки,
Каждый жест получается слишком громоздким,
Нас уже не согнать и не выманить взяткой.

Изгибаясь пантерой, ты метишься в шею,
Свежий ветер полощет кудрявые космы,
Я позволю тебе вырыть в венах траншеи,
А потом опьянить в нескончаемом «после».

Если снова захочешь былых ощущений,
Карусель увеличит пространство и скорость,
Я люблю тебя меньше твоих же мучений,
Мне по нраву садизм. К чёрту вашу покорность!

Когда вырвать придётся себя на изнанку,
Мы опять рассмеёмся нервозно и глупо,
Что уставились? Мол, орём спозаранку?
Так смотрите, как выглядят радостно люди!

И лечить меня, доктор, нисколько не надо!
Я взорву этот мииииир! Я снесу карусееееели!
Протранжирена жизнь, как чужая зарплата,
Мы вращаемся все в разрывной канители.

На лошадках видны два ликующих трупа,
Мы болезненно вновь друг от друга отходим,
Ты глядишь на меня сквозь небесную лупу,
Я читаю в глазах: «Завтра в парк ещё сходим?»

Заключённым не выйти на свет,
Зато можно сварить себе суп —
Ты наивен, честней сказать, глуп,
Когда слышишь ещё одно «нет».

Твой тюремщик остался внутри,
Вновь шатать эту тесную клеть:
Что ещё ты захочешь стерпеть,
Перед тем как придётся уйти?..

Прядь волос не машинка, а нож,
Сможет срезать и позже сравнять,
Здесь команда одна лишь стоять,
Жалко даже отдать медный грош.

За тебя — только несколько слов,
То, что против, придётся зашить,
Если сможешь, порви сразу нить,
Ты — не рыба, но всё же — улов.

И не верь, сколько б не было фор,
Всё равно всплывёт старый кредит:
Всем известно, кто здесь победит,
Но ты можешь взорвать ещё двор.

Ты мой плохо налаженный быт,
Что прошёл от меня стороной,
Только я до сих пор не обрит,
И не знаю, что делать с тобой.

Ты мой карцер, глухая тюрьма,
Белый низ и подрезанный верх,
Так любовницей станет борьба,
Голосуя опять «против всех».

Твои руки, за них мне статья,
Или сразу с рассветом расстрел?
На столе стынет снова кутья,
И под пальцами крошится мел.

Ты конвойный, а я просто дар,
Что не знаешь, кому бы спихнуть,
По ноль-три вызываешь пожар,
И опять принимаешь на грудь.

Всё вино и сжигающий джин,
Что меня разорвёт изнутри,
Если выход здесь только один,
Так расслабься и просто смотри.

Выбросить в море ключи от себя,
Ждать перестать разноцветных чудес,
Лишь препарировать старый процесс,
Сны и растения снова губя.

Боль отражает так много частиц,
Что не собрать в обезличенный фильм,
Не с кого вновь соскрести белый грим,
Больше не видно размытых границ.

Мы — многоточие новых искусств,
Что закопают ростками в брезент,
Связаны руки последствием лент,
Нечем полить прорастающий куст.

Герде теперь обнажать новый нерв,
Только нельзя приказать вновь любить,
Узы влюблённых, как красная нить,
Смогут сгубить сразу всех Королев.

Чтобы смотреть как венозную кровь,
Вновь добывают из скошенных роз,
Вместо рецепта пропишут нервоз,
Но не скомандуют вовремя «STOP!»