С сайта URA.Ru


Сотрудники известного в Свердловской области предприятия по добыче изумрудов считают, что их подвергают издевательствам во время процедуры голого досмотра. Женщин заставляют мерзнуть на бетонном полу и отвечать на интимные вопросы, а в будущем грозят досматривать в гинекологических креслах.
На беспредел со стороны службы безопасности пожаловались представители Изумрудоизвлекательной фабрики Малышевского месторождения, которое является обособленным подразделением АО «Калининградский янтарный комбинат». Не добившись справедливости в различных инстанциях, коллектив обратился за помощью к журналистам.

«Нам запрещается находиться в туалетной комнате более 10 минут. В случаях „нарушения режима“ сотрудники охраны требуют объяснений, о которых иногда стыдно и неловко говорить, учитывая, что мы женщины и всякое бывает, — рассказали „URA.Ru“ представительницы фабрики, которые по понятным причинам боятся называть свои имена. — Складывается впечатление, что сотрудников охраны, основную часть которых составляют мужчины, очень интересуют пикантные подробности».

Однако самой мучительной из всевозможных процедур работницы считают так называемый выборочный голый досмотр, несмотря на то, что он производится женщинами-охранницами. Во время смены сотрудницы могут подвергаться процедуре неоднократно.
«Без объяснения причин любую из нас могут снять с рабочего места и доставить для голого досмотра, — продолжают женщины. — Он проходит в обшарпанной комнате с бетонным полом и разбитым окном, которое выходит на окна, где дежурят мужчины. Там женщин заставляют раздеться донага и долго ощупывают одежду руками, без перчаток. Все это время мы стоим босиком на ледяном полу, на тряпке, а ведь температура в комнате не выше 15 градусов тепла. Любые вопросы и возражения с нашей стороны встречают грубостью и неприкрытым хамством. Нам прямо говорят: „Заткнитесь, вы все тут потенциальные воры, рецидивисты, каждого за забором ждет покупатель изумрудов“. Охранники делают грязные намеки, где мы можем спрятать камень и пообещали, что с нового года нас будут ежедневно досматривать на гинекологическом кресле, его якобы уже заказали! Одну из девушек после этой унизительной процедуры увезли с работы на „скорой“ — ей стало плохо».


Все эти притеснения в основном касаются горнорабочих рудоразборного зала, где трудятся одни женщины. С мужчинами-шахтерами охранники ведут себя уважительнее, хотя и их подвергают частым голым досмотрам и делают недвусмысленные намеки, где те могут припрятать изумруд. И это несмотря на то, что все работники фабрики трудятся под неусыпным прицелом множества камер наблюдения и под присмотром той же охраны, в спецодежде с зашитыми карманами.
«Не все охранники такие, есть и те, кто работает с чувством такта, обращается с нами вежливо, — продолжают женщины. — А есть такие, кто будто приходит на работу с одной целью — выбрать жертву и измываться над ней весь день. Над охранным предприятием стоит служба безопасности, именно она дает предписания охранникам. Отношение к нам напоминает гестапо».
Все эти притеснения и унижения на изумрудном месторождении, со слов коллектива, начались с конца прошлого года. Тогда к руководству пришел новый человек — директор Евгений Василевский. Именно он создал службу безопасности, которая заключила договор с охранной организацией «Росстехнологии охрана». В течение года на предприятии перестали обеспечивать рабочих перчатками и мылом, зато усилили слежку. Горнорабочих подвергают голому досмотру даже за то, что те почесали нос или поправили платок во время рабочего процесса. Что интересно, сами сотрудники безопасности иногда без объяснений подходят к ленте, на которой промываются изумруды. Один их таких моментов работницам украдкой удалось снять на телефон.

«URA.Ru» удалось получить комментарий и на самом предприятии.
«Голый досмотр у нас проводится с 2006 года, само собой, все согласовано с различными структурами, — объяснил руководитель службы режима и экономической безопасности Сергей Бабушкин. — Досмотр одинаков для всех, его проходит и директор после того, как спускается в шахту, и никто никогда не жалуется, кроме одной смены. Но в этой смене три сотрудницы были задержаны при попытке вынести кристаллы. Эти работницы иногда нарушают инструкцию: после того, как они подняли с ленты камень и положили в кружку, они обязаны поднять руку и показать на камеру, что она пустая. Они это иногда не выполняют, и после нескольких замечаний мы вынуждены провожать их в комнату досмотра. До нового руководства здесь долгое время работали ЧОПы, произошло сращивание, выносилось сырье. Сейчас мы воровство заблокировали, наняли ведомственную охрану. А про гинекологическое кресло — это неправда, мы бюджетное предприятие, у нас есть более серьезные нужды».
Окончательную точку в сложной ситуации предстоит поставить специалистам. Женщины написали обращение в аппарат Уполномоченного по правам человека и заявление в Государственную инспекцию труда Свердловской области. В обеих инстанциях подтвердили, что жалобы приняты, и уверили, что будут предприняты меры для разрешения конфликта.

(из блога в инете)

Громкий скандал разгорелся вокруг службы безопасности одного из торговых гипермаркетов в Новосибирске. Женщин, подозреваемых в краже, приглашали в комнату для досмотра, где их снимали скрытые камеры. За обнаженными покупательницами наблюдали охранники торгового центра. По просье бвышего сотрудника охраны новосибирская прокуратура занялась проверкой.

Новосибирские СМИ и пользователи интернета обсуждают громкий скандал вокруг одного из тороговых центров Новосибирска. Охранники гипермаркета подсматривали за женщинами, задержанными по подозрению в кражах. В ходе досмотра полицейскими женщины раздевались почти догола, не подозревая что их снимает скрытая камера.
О наличии в комнате досмотра скрытой камеры сообщил прокуратуре один из быших охранников. В качестве доказательства своих слов, секьюрити предоставил следователям видеозаписи.

Яна Рубан, помощник прокурора Новосибирска, усмотрела в "действии должностных лиц нарушение прав граждан". Охранников торгового комплекса, нарушивших гражданское законодательство, ждет административная ответственность. Впрочем, судиться с секьюрити намерены и пострадавшие женщины.

Эротический рассказ какой-то (или какого-то) wagmer


День начался с большой неприятности. Старшая учительница нашей воспитательной школы подняла меня и поставила по центру класса:

– Сегодня, Егорова, твоим воспитанием займется сам директор. Я уже доложила ему о твоем вызывающем поведении. Он был взбешен и сказал, что неисправимых девочек не бывает, есть только те, которых мало пороли. И высказал желание взяться за тебя всерьез. В 16.00 ты должна быть у него в кабинете. Только не опаздывай. И не забудь захватить с собой свою плеточку.

"Да, Катька, не повезло тебе", "Покажешь вечером задницу", "Я думаю, что одной плеткой дело не обойдется", "Конечно, как минимум, розги пойдут в дело, а то и трость", – "утешали" меня на переменках одноклассницы.

Ровно в четыре часа с дурацкой черной плеткой в руках я постучала в приемную. В очереди к директору стояли две наши воспитательницы и еще один незнакомый мне человек.
– Куда? – сурово остановила меня секретарша.

– К директору.

– Зачем?

– Мне велели: Он велел: он хочет, – слова застряли у меня в горле.

– Ты что, говорить по-человечески не умеешь? – противная секретарша не имела ни капли сострадания.

– Я на порку, – еле выдавила из себя.

– Ах, вот в чем дело, – хозяйка приемной саркастически улыбнулась. Будто она и вправду не понимала куда я и зачем, не понимала, для чего я держу в руках плетку. – Как фамилия?

Она подняла телефонную трубку: "Игорь Васильевич, к вам Екатерина Егорова. Желает получить наказание. Хорошо, я поняла". И обернулась ко мне: "Снимай юбку, трусы и давай их сюда. Чтобы не убежала. Становись в угол и жди. Здесь люди решают более важные вопросы, чем надрать какую-то глупую задницу".

Полуобнаженная, под внимательными взглядами чужих людей я вся вжалась в угол, стараясь быть менее заметной. Ужас, до чего стыдно! Совершенно не желая этого, я стала центром внимания.

– Да уж, если сам директор будет заниматься, значит, отбилась-таки девка от рук, – заметила одна из воспитательниц.

– Ну ничего, попа большая, можно воспитывать, – вторила ей коллега.

– А что это за синяки на ягодицах и бедрах? – вступил в разговор мужчина.

– Наверное, ремнем пороли, – тоном профессионала заметила одна из воспитательниц. – Дней пять назад. У нас ремень получают за плохое поведение: может, в спальне шумела или на урок опоздала.

Со мной они даже не общались, относились как к существу неодушевленному. Нестерпимо медленно тянулись минуты. Я переминалась с ноги на ногу, теребя в руках плетку, и ждала. И от наступления неизбежного чувствовала легкую тошноту. Нет, правду говорят, что ожидание порки – хуже самой порки. Хотя и порка тоже не сахар.

Зажужжал селектор: "Кто еще в приемной?"

– Василий Игнатьевич из котельной и эта, Егорова, скучает.

– Чтобы не скучала, всыпь ей десяток. На своем столе. Плетку она принесла?

– Принесла, Игорь Васильевич. Хорошо, Игорь Васильевич.

Секретаршу звали Леной. Это была стройная, вечно недовольная девушка лет 25-30, которая с большим злорадством относилась к мучением девушек в этом кабинете. И чем красивее была девушка, тем большее злорадство испытывала Лена. Егорова с ее невысокого роста, но очень женственным, округлым телом, детской, наивной мордашкой относилась именно этому типу.

– Слышала, что сказано? А ну-ка облокотись на стол и дай свою плетку!

Лена обычно водила девушек на порку. Почему-то держа их за ухо. Но чтобы она сама кого-то драла, я не слышала. Однако делать нечего, приказы директора не обсуждаются.

– Руки вперед, обхвати стол! – эта паршивая секретарша секла больнее, чем некоторые воспитательницы, с оттяжкой. За что, что я дергала ногами, получила от нее несколько раз по пяткам.

– Мне можно идти? – спросила я после экзекуции, потирая руками поротую задницу.

– Куда идти? – удивилась Лена. – А к директору на воспитательную беседу я пойду, что ли?

И опять ожидание в углу. Только плетка уже лежала на столе, а руки мне приказали держать над головой. Лена в отсутствии посетителей красила губы.

– Пусть зайдет, – опять подал голос селектор.

Я представилась, как положено: "Егорова Екатерина, 18 лет, три месяца в исправительной школе, нарушила режим, была наказана в приемной".

– В приемной было не наказание, а прелюдия, – шеф сидел за большим дубовым столом. – Учишься хорошо, знаешь, что означает слово прелюдия? Твоя плетка никуда не годится. А вот сейчас ты почувствуешь, что такое настоящее наказание. Подай мне вот эту красивую длинную розгу. И хорошо наклони ту часть тела, для которой она создана.

Драли меня в положении стоя. Я низко наклонилась и взялась руками ниже коленок. Сама, без напоминания. Шеф даже не стал делать замечаний, а сразу начал пороть. Специфический свист розги переходил в жуткую боль. Казалось, что розга разрывает кожу на части (конечно, это впечатление было обманчивым и я это знала: в школе до крови не секли никогда, только до образования четких и ярких полосок).

– Стой спокойно, Егорова, а то прыгаешь, как заяц, – несколько раз одергивал меня Игорь Васильевич, продолжая наносить удары. – Стой и думай о своем поведении.

Это означало, что порку я переношу хорошо. Вот если бы я осмелилась изменить позу, уклониться от ударов или упаси Боже закрыть зад руками, за это по школьным правилам мне могли назначить такое дополнительное наказание! И подумать страшно! Поэтому, превозмогая боль, я старательно подставляла свой бедный задик под новые удары, выпячивая попу как можно сильнее.

То, что меня перестали наказывать, я поняла, когда палец директора прошелся по моей щелке. Вниз-вверх, вниз-вверх, потом немного внутрь, пока не уперся в целку. Было очень непривычно чувствовать в себе палец, к тому же помимо твоей воли, к тому же практически незнакомого мужчины. "Стой смирно, Егорова, это осмотр", – приструнил меня Игорь Васильевич, когда я начала слишком активно двигать тазом.

Еще девки из класса говорили, что у меня там все очень видно, когда меня наклоняют. Больше, чем у других. Девки всегда хихикают, когда во время общего наказания наблюдают, как у меня влажнеют и набухают губки. Я знаю, что это стыдно, но ничего поделать не могу. Когда сечет женщина-воспитательница еще ничего, а вот когда приходится наклоняться перед мужчиной и он заходит сзади, я ничего не могу с собой поделать. Валька, длинная и худая, как доска, говорит, что я блядь. А я отвечаю, что, в отличие от некоторых, еще целка.

Игорь Васильевич вытер влажный палец об мои бедра и зашел спереди, упершись брюками в лицо. Я почувствовала, что там что-то шевелится и отвернула голову.

– Стань на колени, – велел шеф. – Егорова, ты разве не знаешь, что надо делать в такой ситуации?

Я знала, что некоторых наших девочек карают не только поркой. Иногда воспитатели уводили особо непослушных в свои кабинеты и оттуда девки выходили раскрасневшиеся и не очень твердой походкой. Что такое секс, я имела очень смутное представление. Зато часто слышала, как девки говорили в спальне "сосать", "взять в рот", "оттрахать", а тихоню Ирку все время дразнили, что ее "возьмут в три дырки".

Директор расстегнул свои брюки и я впервые в жизни увидела мужской член. Большой, толстый, красный, он вызывал одновременно и страх, и отвращение, и притягивал мой взгляд. Шеф развалился в своем кожаном кресле: "Ползи сюда, Егорова, будешь его целовать".

"Значит, мне будут давать в рот", – внезапно поняла я. Мне сразу же захотелось убежать. Но в приемной сидела мымра Лена, в кабинете сердитый директор, а на столе возле него лежала ужасная, секучая розга. Убегать было некуда, и я засеменила к шефу. Он по-хозяйски взял меня рукой за затылок и сказал: "Давай! И старайся!".

Я действительно старалась, выполняла все его команды: облизывала его большие отвисшие яйца, проводила язычком по стволу, а потом круговые движения по головке, брала за щеку, сосала, как леденец и даже пыталась взять глубок, до горла. Необходимый ему ритм шеф задавал, держа меня за уши, словно какую-нибудь собачонку. Когда предмет его гордости внезапно напрягся, а директор начал часто дышать, он резко оттолкнул меня: "Даже не ожидал, Егорова, что ты такая способная. На вид ведь дура дурой. Теперь бегом на диванчик и раздвинь пошире ножки".

Я не захотела. Во-первых, было обидно за "дуру", я ведь так старалась! Во-вторых, не хотелось, чтобы мне пробили целку. Я ею дорожила! Увидев, что я отрицательно замотала головой, шеф взял в руки розгу: "25 горячих за непослушание!". Теперь меня перегнули через спинку кресла и выдрали очень основательно. Затем велели вытереть слезы и опять подтолкнули к дивану. Я в ужасе отпрянула.

– Как хочешь, – улыбнулся Игорь Васильевич. – Опять 25!

Я реву, он ноль внимания. Поставил на колени на журнальный столик. Сиськами я опиралась на стол, руки держала вытянутыми. Сзади все, как на выставке. Он подошел, пощекотал пальцем. Стало приятно. Думаю: "А если сейчас вставит? Ну и пусть!". Но нет – боль я почувствовала совсем другого рода: острую, жгущую, на ягодицах.

– Раз ножки не раздвигаются, терпи!

– Раздвигаются, раздвигаются, только не бейте больше, очень больно! – я уже согласна на все.

– Ну что же ты? Все, что обещано, будет твое. Все 25 получишь до единого, а, может, и больше, – издевается надо мной. – Исполосую тебе задницу, как положено. Ведь ты дура, да? Из писюли разве что по ногам не течет, а она головой машет. Дура так и есть!

Действительно, всыпал все 25. И даже дал три дополнительных – по бедрам, очень сильно, "чтоб помнила долго!".

Слезаю, до попы дотронуться больно, а лезу на диванчик. Сама! Становлюсь рачком и жду.

– Стой, не торопись! – останавливает мое рвение шеф. – Постели сначала простынку, а то диван мне запачкаешь. К тому же, перед тем, как мужчина тебя отымеет, ему нужно пососать. Всегда! Поняла?

– Поняла, Игорь Васильевич, я буду стараться.

Сама подползаю, сама расстегиваю брюки, достаю немного подупавший член и язычком, язычком – нежно так, чтобы только не бил! Шеф смотрит сверху – сурово и требовательно, аж трясусь, так боюсь ошибиться, сделать ему что-то не так! Но его член стремительно увеличивается у меня во рту! Это значит, что все правильно. Поднимаю глаза и робко смотрю на него.

– После трепки у тебя еще нежнее получается. Хороший котенок! – гладит меня по голове, потом опять берет за уши и убыстряет темп.

В первый раз я думала, что за уши – это унизительно для девушки! Во второй – радуюсь, что мое старание ему нравится, что сечь, вроде, больше не собирается. Вот как за неполных полчаса меняется психология женщины!

– Я люблю, когда девочка делает это долго, – у шефа явно улучшается настроение. Но у меня деревянеет язык и скулы. Видно, устала. Голова уже не поспевает за ушами. А он хочет ритма. Боже мой, он ищет розгу! Он ее нашел! Берет в руки: Нет, только не это! К счастью, розга больше не сечет. Он только легонько дотронулся ее концом до моей исполосованной попы – а я уже завертелась всем телом! Верчусь, как угорелая, темп сразу же вырос. Игорь Васильевич улыбается. Возможно, со стороны это выглядит смешно.

– Молодец, Егорова, ты отлично поддаешься дрессировке!
Неожиданно он освобождает мой ротик и, взяв рукой за затылок, другой показывает на диван: "Бегом туда!". Не знаю почему, но я поползла на четвереньках. Он рассмеялся и продолжал командовать. Раньше я не слышала таких команд, но откуда-то узнавал. Ах, из девчачьих разговоров в спальне, когда воспитатели выключат свет. "Ложись на спинку!", "Ножки шире!", "Еще шире, я сказал шире!", "Согни и подними колени, придержи их руками!". Какой стыд! И как болит задница! Ну, почему он смотрит так насмешливо?

– Потрогай себя там. Влажно?

Ну, конечно, же. Даже мокро. А сказать это не могу!

– Не слышу?! – шеф недоволен.

А я опять вижу в его руках розгу. Он замахивается и я отчетливо вижу – поза это позволяет – как прут опускается на мою беззащитную голую попку. Боль жутчайшая!

– Да-да-да, у меня там очень мокро, очень влажно! – ору во весь голос.

– Не так громко, Лену этот вопрос совершенно не интересует, – улыбается и устраивается между моих ножек. – Пальчик можешь вынимать. У меня для этой цели есть другой пальчик, ничем не хуже.

Чувствую, как в меня начинает вдвигаться что-то огромное. Больно становится, когда он упирается в мою перегородку. "А-а-а-а!", – вскрикиваю громко. Шеф отступает. Он не торопится, играет со мной, как кошка с мышкой. Надавит – и отпустит, надавит – и опять отпустит. Боль совершенно другого рода, не такая, как при порке – ноющая, тупая. Но очень сильная, когда он всем телом навалится. Я вся потею, от боли сжимаю кулачки, мотаю головой из стороны в сторону. Чувствую, как во мне что-то начинает рваться. Неужели? Скорее бы! Но нет, опять отпустил.

– Поиграйся, – заставляет гладить свои яйца. Мне не хочется, но боюсь ослушаться.

И опять надавливает! И опять не до конца! Настоящий садист! Попа жжет, внутри будто рана саднящая, а надо еще ему приятно делать. Ну, что за день такой паршивый?!

– Больно, Егорова

– Очень! – уже не увиливаю от ответа. – Лишаться невинности всегда больно, хорошо, что это только один раз в жизни. И, я уверен, ты его запомнишь!

Резко выходит из меня. Что, все?

– Становись, как стояла, получая последнюю порцию!

Быстренько упираюсь на коленки и сиськи. Игорь Васильевич пальцами раздвигает мои половые губки и начинает вставлять сзади. Не знаю почему, но так мне еще больнее.

– Отсюда вид лучше, – слышу его голос. – Попка такая красивая! Расписал я тебя, Егорова, от души.

Несколько движений и – то ли шеф не рассчитал, то ли не смог больше сдерживаться – но он воткнул в меня полностью! Я почувствовала это даже не внутри, а по тому, как его волосы на лобке начали щекотать мою попу. А когда он прижимался к полосам на ягодицах, я опять чувствовала острую боль – словно бы меня опять начали пороть.

– Не стой, как труп, шевели задом, насаживайся на него, – шеф по-хозяйски похлопывал меня по бедрам. – Давай, давай!

Не могу сказать, что мне приятно, но стыд и боль, кажется, минули. Более того, мне, кажется, начинают нравиться эти рывки. "А скажи-ка, Егорова, – шеф крепко берет меня за бедра, – а что лучше: Он или розги?". Я понимаю, о чем речь, и, пытаясь сохранить равновесие, громко отвечаю: "Он".

– Это правильно, – улыбается Игорь Васильевич. – А теперь чуть поднимись и обопрись на ладони, а то третья дырочка обидится.

Шеф широко разводит в стороны мои ягодицы, а затем ловко помещает туда кончик своего указательного пальца.

– Пожалуйста, умоляю, только не в задницу! – поворачиваю голову и с надеждой смотрю в его глаза. Девчонки часто рассказывали, как это больно. – Пожалуйста, я не выдержу!

– Хорошо, хорошо. Не хочешь, так подай розгу!

"Опять розга?! Нет, только не это!" От одной мысли, что меня сейчас будут драть, становится не по себе. Начиная с сегодняшнего дня "розга" для меня какое-то волшебное слово.

– Давай, давай, Егорова! – хлопок ладонью по бедрам. – Как мы быстро соскучились по трепке! Вот твой прутик лежит, на столе. Неси, буду учить.

Быстро становлюсь, как мне велели, поворачиваю голову и опять жалобно смотрю на директора: "Игорь Васильевич, пожалуйста, не надо! Я не подумала. Давайте меня в попку – сильно-сильно! Я буду стараться!".

– Ладно, – улыбается шеф, – считай, что разжалобила.

Без излишних приготовлений прикладывает свою дубину к моей узенькой девственной попочке. Минута – и меня начинает разрывать на части. Какая боль! "Не дергайся, дуреха, расслабь живот – будет легче, – слышу голос сзади. – Стой спокойно и не ной! Еще все впереди: даже головка до конца не вошла, а он должен быть в тебе весь!"

Слезы сами брызнули из глаз. "И когда же этот ужас закончится?" – подумала.

– Неужели так больно? Тогда можешь считать, что я тебя наказываю. Ведь воспитательница просила взяться за тебя строго. И оголи свои грудки. Ведь я их так и не видел. Да-да, маечку вверх! И пусть себе болтаются, это красиво.

"Я опять чувствую задницей волосы на его лобке. Это значит, что он вошел весь! И сколько мне еще терпеть?"

Оказалось, недолго. Внезапно шеф напрягся, до боли крепко схватил меня за бедра – так же внезапно обмяк. Ну, вот и все, он садится на диван.

– Подай мне воды, Егорова, и стань на колени. Спасибо. А теперь повернись. Жжет попа? – директор проводит пальцами по моим ягодицам. – Вижу, что жжет. А знаешь почему? Потому что ты дурочка. У меня ведь в этом кабинете почти все твои подружки побывали. Кто один раз, кто больше. Большинство из них сами соглашались. Некоторых приходилось пугать, некоторых пороть. Но чтобы для улучшения работы мозгов требовались две порции по 25, да еще десять плеток от Ленки – это впервые.

Когда в следующий раз вызову, будешь умнее? Ну, я так и думал. Бери салфетки и марш в угол. Постой, пока из попки вытечет все лишнее. Оденешься в приемной и можешь быть свободной. Но учти, что я буду регулярно контролировать твое поведение. Трусы я, правда, одела с большим трудом – попа вся вспухла, ходить было трудно, а сидеть вообще невозможно. К тому же вскоре трусы пришлось снимать опять – показывать воспитательнице свой поротый зад. "Ну, что же, Егорова, получила ты отменно!" – решила она и постановила, что как минимум ближайшие сутки я буду ходить с обнаженным низом. Являя для других воспитанниц живой пример наказанного порока.

Подобная мера влияния на нарушительниц в нашей школе практиковалась, но впервые я ощутила ее на себе. Как это было ужасно! В классе, в спальне, в коридоре, в столовой я непременно становилась центром внимания. "Сам директор порол!" – слышала я за своей спиной и думала: "Хорошо, что они не знают, что он еще делал со мной!".

Во время общего ужина воспитательница подняла меня с места, заставила стать на табуретку и еще раз обратила взгляды присутствующих: "Закончив есть, каждая должна подойти к этой девочке и воочию убедиться, какие следы оставляет директорская розга. Учащаяся Егорова получила наказание за то, что опаздывала и плохо выполняла хозяйственную работу. Теперь о каждом ее проступке будет немедленно доложено директору и она опять будет получать порку. На ее месте может оказаться каждая из вас. А наиболее реальные шансы имеют Карташова и Соколовская".

В туалете две девочки из "стареньких" схватили меня за руки: "Колись, соплячка, компостировал тебя шеф?". Так как я молчала, одна из девок закинула меня себе на спину, так что я потеряла опору под ногами, а вторая задвинула в щелку палец. "Хоть трактором заезжай!" – заржала она. Я лягнула ее ногой – от боли и обиды. Вдвоем они бросили меня на пол. На шум заглянула воспитательница, и все трое немедленно были перепроважены в ее кабинет. Здесь мы написали объяснительные, после чего каждая получила по 25 горячих плеткой, облокотившись на стол. Девкам ничего, а я выла белугой, им даже пришлось меня держать. "Извини, Егорова, но твоя объяснительная утром ляжет на стол директора", – сказала воспитательница, по-моему, даже жалея меня.

Спать я не могла, хотя и лежала на животе. На уроках мне было тяжело сидеть, но зато преподаватели часто вызывали меня к доске. Когда я поворачивалась к сидящим своей исполосованной задницей, класс неизменно начинал хихикать. Даже высеченные вчера одноклассницы, которым разрешили ходить в юбках, не проявляли ни тени сострадания.

Но больше всего я боялась, что мою объяснительную покажут шефу. Хотя, конечно же, надеялась, что он разберется, накажет виновных, а меня простит. Но на предпоследнем уроке в класс, улыбаясь, вошла секретарша Лена. "Егорова, ровно в 13.00 к директору, – объявила она и по-особому растягивая буквы добавила, – б-е-з т-р-у-с-о-в!". Все краски мира для меня померкли. "Видать у тебя и вправду черная полоса в жизни", – сочувственно улыбнулась учительница. "Да, и красная полоса на попе, – добавила подлиза Анька. – И даже не одна полоса, а много".

Учитель химии, противный похотливый старик, назначил меня дежурной. Когда все ушли, заставил мыть полы и, низко нагибаясь, руками собирать мусор возле его стола. Сам же похлопывал меня по заднице, лез пальцами куда ему не надо (а попробуй не послушайся, розги-то вот они – в углу стоят!) и поторапливал: "Шеф ждать не любит!". Неудивительно, что в кабинет директора я, запыхавшаяся, с голым задком и передком, вошла, когда электронные часы над входной дверью показывали 13.02. Подлая Лена сняла телефонную трубку и доложила: "Игорь Васильевич, Егорова опоздала".

На этот раз аудиенции я ожидала стоя на коленях. В приемной никого не было, секретарша пила чай и вела со мной задушевную беседу.


– Хочешь расскажу, что тебя там ждет? – она кивнула на дверь в кабинет директора. Она явно наслаждалась моим беспомощным положением. – Тебя будут сечь прыгалками. Я их специально искала. Видать, хочет шеф пробрать тебя получше. И правильно! Не будь дурой – не попадайся так часто. Прыгалками ведь знаешь, как больно? Ничего, скоро узнаешь. Я то слышала, как девки орут, когда их прыгалками обрабатывают. Как сумасшедшие! К тому же шеф сегодня не в духе. Одну только что драл – может, встретились? Ракетой отсюда убегала, когда отпустили. Только попкой выдранной светила.
Ленка прихлебнула чаю и откинулась на кресле: "Ты представляешь, так визжала, что шеф не мог ее драть нормально. Меня вызвал, велел принести ее трусики и заткнуть ротик, чтобы успокоить. Я когда увидела это, сразу о тебе подумала – бедная Егорова, у нее вот какие полоски еще остались, и рубцы – ого! А по ним еще и прыгалками! И за опоздание добавят, кстати. Каково – после всего еще и розгой за опоздание? А придется потерпеть – никуда, ведь, не денешься. Как бы тебе больно не было – подставишь задницу и будешь терпеть. Школа ведь исправительная! Зато выйдешь отсюда шелковой, слушаться будешь с первого раза. И работу горничной легко найдешь – покорные девочки хозяевам нравятся".

Ее жуткий монолог прервал селектор. "Пусть заходит!" – коротко бросил директор.

Порог его кабинета я переступала, будучи на грани истерики. Игорь Васильевич сразу же велел стать на колени и начала читать нотацию. Главная моя ошибка состояла в том, что я пыталась защитить себя. Вместо того, чтобы потерпеть, а потом пожаловаться воспитательнице или ему лично. За самовольничание велел подать ему прыгалки.

Визжать я начала еще до того, как он меня ударил. Наклонилась и начала пищать. До того напугала меня своими рассказами бессовестная Лена.

– Что за цирк? – насупил брови директор. Он велел раздеться догола, покрутил, пощупал. Затем положил к себе на колени, немного поигрался моими грудками, "приятные у тебя сиськи, Егорова, небольшие, но тверденькие. Хорошо в руку ложатся. Да и сосочек замечательный. Вот как набухает". Другой рукой пощекотал между ножек, резко ввел палец внутрь, я сжала ляжки. "Разве больно? Не может такого быть! Вчера с тебя сделали полноценную женщину. Так что вставлять в тебя можно без ограничений. А вскоре от этого тебе должно быть приятно". Он начала ворочать во мне пальцем: "Писька у тебя хорошая, маленькая, но эластичная. Она вчера не пострадала. Зато попка получила по полной программе. А сейчас будет добавка".

Игорь Васильевич вынул из меня палец, предупредил, чтобы не сильно ерзала и не испортила его костюм. Затем крепко надавил левой рукой мне на шею, чтобы сильнее прогнулась и выпятила то место, для которого готовились прыгалки. Еще раз уточнив, знаю ли я, за что буду наказана, начал пороть. Боль действительно была ужасная. Складывалось впечатление, что в меня впился миллиард иголок. Я сразу же забыла, что не стоит слишком сильно дергаться и верещать. И мгновенно было сброшена с колен – "Марш в приемную, попроси у моей секретарши кляпик для своего противного ротика".

Лену удивило, что я вышла совсем голая, даже без лифчика. "Видать обширная программа намечается", – брезгливо поморщила носик злая брюнетка. Затем вынула из шкафа помятые, влажные женские трусы: "Твоя предшественница оставила. Извини, что не новые, она уже ими вытирала слезы, сопли и, может, что-то еще". Одной рукой она сильно сжала мне нос, а другой резко нажала на скулы. Когда я открыла рот, чтобы глотнуть воздуха, Лена проворно воткнула мне в рот эти трусы. Меня едва не стошнило: во-первых, девушка действовала очень грубо, а во-вторых, белье источало запах выделений другой женщины и еще чего-то мускусного, вроде похожего на то, что нюхала я вчера, расстегивая ширинку директора.

– Нет своих – носи чужие, – саркастически улыбнулась Лена и втолкнула меня обратно в кабинет. Шеф без лишних разговоров указал пальцем на свои колени.

На этот раз обошлось без щупанья. Шеф просто заставил хорошо прогнуться и начал драть. Я задыхалась от боли, но уже молча. Зато мельтешила ногами и постоянно сползала на пол. После каждых двух-трех ударов меня заставляли подниматься и опять хорошенько выпячивать попу. Игорь Васильевич гладил меня по голове, тискал сиськи, слюнявил сосок, а другой рукой безжалостно драл. И при этом читал нотации: что порка – это лучший способ воспитания покорности и послушания у женщины; что в молодом возрасте, как у меня, телесные наказания особенно полезны – они сразу формируют правильные жизненные стереотипы; что очень плохо, ведь родители мной не занимались и до 16 лет я не нюхала розги, но ничего – он, то есть Игорь Васильевич, быстро восполнит этот пробел и сделает из меня человека.

Закончил взбучку он так же неожиданно, как и начал. Велел встать, наклониться и начал изучать новые следы на моей заднице – поставленные его умелой рукой. Спустя мгновенье я поняла, что его интересует не только иссеченная попа.

– Ты очень похотливая девка, Егорова. Если не взять тебя в руки, вырастешь в настоящую блядь. Вот планировал – посеку тебя, сколько надо, и выгоню. А ты как начнешь вилять своим аппаратом и подставлять дырочки: Ну, ладно, сейчас возьмусь. В прошлый раз мы начинали с ротика и закончили попкой, да? Сейчас будет наоборот. Тем более ротик у тебя занятый. Становись-ка рачком на этот столик, я воткну тебе в задницу.

На этот раз он чем смазал мой верхний вход. Было тоже больно, но более-менее терпимо. Правда, мне уже строго приказали подмахивать: "Шевели задницей, не стой, как истукан!"

Особенное неудобство доставляли чужие трусы у меня во рту. Однако вынуть их я не смела. Спустя некоторое время он сделал это сам – прекратил сношать меня, развернул к себе передом и медленно-медленно вытащил их изо рта.

– Пришло время поменять кляп, с искусственного на настоящий, – он намотал мои волосы себе на руку и начал водить членом по моим губам. Я зажмурила глаза и начала судорожно вдыхать воздух.

– Понюхай-понюхай. Вот так пахнет твоя задница, – улыбнулся директор и приказал работать язычком. – Неприятно? Пустяки, немного полижешь, запах пройдет. Старайся, я намерен покормить тебя.

Устав стоять, он сел на диван и поманил меня пальцем: "Давай-давай, вспоминай, как вчера учил. Девка, если она не совсем дура, должна уметь хорошо сосать. В противном случае у нее постоянно будет чесаться попа. И муж такую дуру дома не потерпит, выгонит взашей. А куда ты пойдешь? На улицу или на панель? А какая панель, если сосать не умееншь?". И весело рассмеялся, довольный своей шуткой.

– Так, а теперь за щечку. Вот видишь, получается немного. Ротиком работать, это не то, что рачком стать и письку свою подставить – пусть мужчина работает! Здесь стараться надо и не лениться. А ты, как муха полудохлая. Наверное, помогу тебе.

Как и следовало ожидать, темп он задавал прыгалками. Прекрасно попадая и по попе, и по ляжкам, и даже по моей открытой писюльке. От каждого удара я дергалась вперед, еще глубже захватывая в рот его член. Игорь Васильевич смеялся: "Хорошая штука – порка. Правда, Егорова? Можешь не отвечать, я и так вижу, что ты согласна".

Может ли быть что-то более унизительное для женщины, чем когда она сосет у мужчины, получая за это порку? Но так я думаю сегодня. А тогда в голове носилась только одна мысль – хорошо ли я делаю свою работу, понравится ли Ему, не будет ли больше драть?

В этот момент я впервые увидела мужской оргазм: его ствол напрягся и из него ударила белая струя. "В р-о-о-о-о-т! – диким голосом прорычал директор, крепко схватив меня за уши. – Соси все!". Вместо того, чтобы делать сосательные движения, я открыла рот. Половина порции его жидкости попала мне на грудь и на брюки директора. Сначала он довольно улыбнулся, похлопал меня ладонью по щеке, но когда увидел это безобразие, сказал, что еще не раз будет делать мне больно. От приговора меня не спасло даже то, что я сама, без напоминания, стала слизывать с белые капли с его брюк. Я отлично видела, что шеф мной недоволен.

Чей-то эротический рассказ.


Мне было -- лет, я входила в состав сборной команды Ленинграда по спортивной гимнастике среди девушек. Во время летних каникул всю нашу команду, примерно 30 девочек возраста ----- лет (основной состав, запасные, дублёры и пр.), отправили на трёхнедельный сбор в пионерский лагерь «Зеркальный» под Ленинградом. Если кто не знает, «Зеркальный» считался вторым лагерем Союза после Артека, его даже называли «Северный Артек».
Попасть в него просто так было невозможно, уровня он был очень высокого, поэтому в нём всегда отдыхало много детей из разных соцстран. Когда мы приехали, нам прочитали длинную лекцию на тему: «как нам повезло, здесь много детей из других стран, наше поведение должно быть... бла-бла-бла». А под конец сказали, что мы обязаны пройти медкомиссию, без положительных результатов которой нас не разместят в лагере, чтобы не заразили детей из других стран.
Все девочки, включая меня, попали в «Зеркальный» впервые, про медкомиссию нам никто ничего до этого не говорил, тем более мы все привезли справки с медосмотра в спортивном диспансере. Нам объяснили, что все справки, кроме их собственных, для них ничего не значат, без медосмотра нас в лагерь не допустят, мы провалим сбор, а значит нас исключат из сборной и к тому же сообщат об этом в ГОРОНО и в школу.
Не оставив нам выбора, нас повели в душевые мыться, чтобы на медосмотре все были чистыми. Сопровождали нас несколько девушек-вожатых лет 19-20. Никто из нас ещё не представлял, что нас ожидает – подумаешь, медкомиссия, мы как спортсменки проходили медосмотры, по меньшей мере, раз в месяц, а иногда и чаще.

После мытья в душе одеться нам не дали – вожатые сказали, что наша одежда останется в раздевалке под замком, чтобы ничего не исчезло, и мы получим её только после медкомиссии. Для нас это был шок! Не буду описывать наше потрясение от того, что медкомиссию мы будем проходить совершенно голыми. Для всех девочек такое было впервые, но спорить, упрашивать и даже плакать не помогло.
Замдиректора лагеря, которую позвали на помощь, накричала на нас и поставила ультиматум: либо проходим медкомиссию и нас принимают, либо прямо сейчас убираемся домой. Быть отчисленным из сборной города никому не хотелось, мы получали, кроме всего прочего, поездки за границу, совершенно недоступные для почти всего населения в те годы, и нам пришлось покориться.
Медкомиссия располагалась в этом же здании, двумя этажами выше, весь путь мы прошли уже голыми, посторонние нам не попадались. Нас поставили перед дверью в помещение, в котором проходила медкомиссия, стульев не было. Пришлось стоять несколько часов, прислонившись спиной к стене, так было легче. И я, и остальные девочки дрожали от стыда, для всех это было впервые – раздеться догола при посторонних, хотя бы и женщинах, и все мы пытались представить, что включает себя комиссия за дверью, на которую, как нам сказали, нас будут вызывать по пять человек одновременно.
Прошедшие комиссию выходили назад в коридор, но стояли уже на другой стороне, ожидая, пока комиссию не пройдут все остальные. Вскоре по коридору начали ходить люди, сначала понемногу, а потом всё интенсивнее. Какие-то работники лагеря, включая пионервожатых, как женщины, так и мужчины, заходили внутрь, в помещение медкомиссии по своим делам, потом выходили оттуда, таким образом, минимум дважды проходя рядом со стоящими в коридоре голыми девушками. Некоторые из них останавливались возле наших девушек-вожатых поговорить о делах. В такие минуты я и другие девочки просто горели со стыда!


Но если в коридоре мы имели возможность хоть как-то прикрыться руками или отвернуться к стене лицом, что многие и делали, оставив на обозрение только свои попы, то уже в помещении медкомиссии, куда меня и ещё четырёх девочек, наконец, позвали, перед находившимися там посторонними людьми, кроме врачей, уже никак прикрыться было нельзя.
В течение всего пребывания на медкомиссии, если кто из девочек пытался прикрываться руками, на такую кричали, что она мешает проведению осмотра, и велели опустить руки. Хотя для всех нас подобное публичное раздевание догола было впервые в жизни, не так стыдно было стоять голой перед врачами, как видеть на себе взгляды находившихся в помещении посторонних, не имеющих к медкомиссии никакого отношения. Поэтому я всё время чувствовала себя до предела униженной.
Заходя на комиссию, мы подходили к столу, где нам оформляли мед. карту, затем шли на антропометрию и проходили врачей, сидящих каждый за отдельным столом. А в конце подходили к столу, за которым сидели главврач лагеря, женщина, мужчина-замдиректора лагеря, и старший пионервожатый, парень лет 25. Пока главврач просматривала результаты осмотра и задавала разные вопросы, те двое просто свободно рассматривали стоящих перед столом навытяжку девочек, поскольку стояние перед столом главврача длилось не меньше пяти минут, а то и больше. Главврач совершенно не торопилась, мне даже показалось, что она намеренно затягивала время, листая мед. карты и задавая вопросы, поскольку мы все были в её полной власти.

Врачи на медкомиссии были терапевт, лор, окулист, хирург и дерматолог. Первые три – женщины, а двое последних – мужчины. Было безумно стыдно не перед ними, как я уже говорила, а перед всё время входящими в помещение работниками лагеря, которые приходили к заместителю директора и старшему пионервожатому, и вместе с ними могли сколько угодно смотреть на пятерых находящихся в помещении обнажённых девочек.
Прохождение терапевта, лора и окулиста было обычным, как в сотне уже пройденных нами медосмотров, за исключением того, что впервые этих врачей мы проходили совершенно голыми.
Хирург проверял осанку, ощупывал живот и довольно долго груди, как будто в этом возрасте с грудью могут быть проблемы. Тем более что примерно у половины девочек, в отличие от меня, груди были ещё совсем небольшие.
Последним из врачей был дерматолог, осмотр у которого оказался самым унизительным. Каждой осматриваемой девочке следовало встать на стул, поднять руки вверх, а врач осматривал всё тело на предмет кожных болезней. Причём лобок он особенно тщательно ощупывал руками, а затем, не слезая со стула, нужно было повернуться к нему спиной и максимально нагнуться. Врач рукой в перчатке сам раздвигал половые губы, мял и щупал их, и всё это на расстоянии не больше двух метров от стола главврача и всех остальных, кто в это время находился возле него!

Не знаю до сих пор, как я и мои подруги всё это выдержали и не расплакались прямо в кабинете. Тем более что во время именно нашего осмотра к сидящему рядом с глав. врачом зам. директору лагеря пришли несколько человек с какими-то бумагами на подпись и с довольными улыбками глазели на нас.
Потом снова стояние голой в коридоре, мне уже было всё безразлично, и я даже не прикрывалась руками и не отворачивалась, если мимо снова проходили люди. После того как все девочки до последней прошли медкомиссию, нас повели в раздевалку при душевой, где мы наконец-то смогли одеться...
Та смена в Зеркальном – точнее, не смена, а трёхнедельные сборы – навсегда запомнилась мне не только из-за унизительного медосмотра, который мне и другим девочкам пришлось пройти, и о котором я уже рассказывала, но, главным образом, из-за другого медосмотра, который я видела уже со стороны. Расскажу всё по порядку.

Часть 2
Через неделю после начала сбора я повредила коленку, и для меня тренировки, естественно, закончились. Теперь я только ходила на медицинские процедуры да болталась без дела целый день. В один из дней, когда пришла в медицинскую часть, я познакомилась с девушкой моего возраста, звали её Леной, и она оказалась дочерью главврача лагеря. Понятно, что дочка такой важной персоны была на особом положении и делала что хотела.

Мы с Леной быстро стали подругами, и всё время теперь проводили вместе. Однажды утром я пришла к Лене в мед. часть, поскольку накануне мы договорились пойти на море. Но Лена извинилась и сказала, что не сможет пойти, потому что сегодня проводится большой медосмотр, про который она забыла. Я очень удивилась – с чего это Лене нужен медосмотр, на что моя подруга рассмеялась и объяснила, что медосмотр предстоит, конечно, не ей, а девушкам – пионервожатым, а она всегда присутствует на подобных медосмотрах, и ей это доставляет большое удовольствие. Сказать по правде, было хорошо видно, что Лена очень возбуждена, причину чего я увидела уже потом. Лена пригласила меня остаться вместе с ней, и я, конечно же, сразу согласилась, мне было любопытно увидеть и сам медосмотр, неужели девушек – пионервожатых будут осматривать так же, как когда-то и нас. И ещё мне хотелось узнать, что на медосмотре делает Лена, и в чём причина её столь приподнятого настроения. Получив моё согласие, подруга повела меня в корпус, в котором располагалось банное отделение для персонала лагеря.
По дороге туда Лена мне всё объяснила: речь идёт о девушках – пионервожатых, которые работают в отрядах для иностранных детей. Смена там длится ровно две недели, после чего дети уезжают, а на их место через день приезжают новые. В этот свободный день ровно раз в две недели главврач лагеря, её мать, устраивает девушкам медосмотр, на котором проверяется не только состояние здоровья, но и личная гигиена.
Её мать в этом вопросе чрезвычайно строга, поскольку речь идёт о работе с иностранными детьми не только из соцстран. Завтра, например, приедут дети из Англии, Франции и даже США, и никто из руководства лагеря не хочет проблем, поэтому никаких поблажек девушкам не делают.
Место пионервожатой в отряде иностранных детей чрезвычайно престижно – зарплата намного выше, дают ваучеры в магазины «Берёзка» (если кто не знает – тогда это были закрытые для простых людей магазины, в которых торговали только за иностранную валюту). Плюс ко всему руководители детских делегаций в конце каждой смены дарят вожатым импортные вещи, поэтому на эти места всегда очень много желающих. А руководство лагеря, включая её мать, отбирает девушек не моложе 20-ти лет и не только знающих иностранные языки, но и симпатичных внешне, и лицом, и фигурой, благо количество желающих легко позволяет это сделать.

Когда мы уже подошли к месту и вошли внутрь, Лена сказала ещё одну вещь: из-за условий работы все до единой девушки готовы буквально на всё, чтобы получить место вожатой для иностранных детей и удержаться на нём. И чтобы я не удивлялась ничему из того, что увижу, и не задавала лишних вопросов. Я не поняла, что имела в виду моя подруга, но спрашивать не стала, тем более что немного позже ответ пришёл сам собой...
Банный корпус для персонала лагеря представлял собой двухэтажное здание. Мы вошли внутрь, на первый этаж, и очутились в большом зале, который оказался раздевалкой, поскольку вдоль стен по всей длине были вешалки для одежды с сидениями под ними. Сбоку располагались душевые, а с другой стороны находилась лестница на второй этаж. В раздевалке нас встретила главврач лагеря, мама Лены.
Рядом с ней стояли уже знакомая мне замдиректора лагеря, женщина весьма строгого вида, её помощник, довольно молодой мужчина, и ещё четверо незнакомых мне людей – двое мужчин и двое женщин, все лет 40-45 на вид.
Главврач представила им дочку, а Лене сказала, что это проверяющие из обкома и из областного здравотдела, пришедшие посмотреть, как проводится медосмотр девушек-вожатых, поскольку завтра ожидается прибытие большого количества детей из многих стран, в том числе из США. Поэтому состояние здоровья и личная гигиена девушек должны быть безупречными.

Кроме нас, в помещении раздевалки находилось примерно 50 девушек-вожатых. Все они были одеты в одинаковую униформу – белая рубашка с короткими рукавами, голубая, выше колен юбка и открытые босоножки. Девушки были построены в два ряда друг напротив друга. Даже мимолётный взгляд на них подтвердил, что Лена оказалась права насчёт их внешних данных: все девушки были очень симпатичными, со стройными фигурами, не ниже среднего роста, у всех волосы до плеч – видимо, таков был вкус отбиравших их лагерных шишек.
Замдиректора пояснила проверяющим, что помимо внешних данных она также требует от девушек полного единства в одежде, не исключая ни одной детали, даже нижнего белья. Сказав это, она и Лена подошли к одному из рядов, стоявших по стойке «смирно» девушек, и вдруг обе они сделали такое, что меня просто ошеломило! Наклонившись, каждая из них одновременно взяла в руки низ юбок двух стоящих рядом девушек, и буквально через пару секунд юбки оказались поднятыми до пояса, открыв на всеобщее обозрение ноги и трусы девушек. Трусы у всех четырёх оказались действительно одного цвета – белого. Опустив девушкам юбки, то же самое они проделали с ещё четырьмя наугад выбранными девушками, которые также не подвели свою начальницу – на всех были надеты трусы только белого цвета.
Под одобрительные улыбки приезжих начальников замдиректора лагеря пояснила, что девушки могут носить трусы только двух цветов – белый и голубой. Сами трусы они должны менять, понятно, ежедневно, а цвет – все одновременно, и только по её распоряжению. Она не терпит никакого своеволия в одежде и постоянно производит выборочные проверки наподобие той, что они сейчас видели.
Я была в шоке от увиденного – девушек оголили на глазах у посторонних, и ни одна из них не посмела возразить. Хотя по их покрасневшим лицам было хорошо видно, какой стыд они испытали. Я также видела довольную улыбку моей подруги, державшей юбки девушек поднятыми, и до меня начала доходить и причина её возбуждения, замеченного мною ещё утром, и смысл сказанных ею слов по дороге сюда. Я только успела спросить себя, что ещё мне предстоит увидеть, как тут же получила ответ на свой вопрос – вожатым велели раздеваться для медосмотра!

Девушки из первой шеренги подошли к рядам вешалок, разделись догола и вернулись на прежнее место. Затем вторая шеренга девушек также разделась возле вешалок на другой стороне зала. И через несколько минут девушки стояли, точно так, как до этого, с «небольшой» лишь разницей в том, что теперь все девушки были совершенно голые!
Глядя на стоявших смирно молодых и красивых голых девушек, не пытающихся даже прикрываться перед разглядывающими их посторонними людьми, я представляла себе, что они сейчас чувствуют, и тоже начала ощущать нарастающее удовольствие от мысли, насколько велика сейчас разница в нашем положении – девушки старше меня стоят совершенно раздетыми, в том числе и передо мной, а я, хоть и намного младше них, полностью одета и могу рассматривать их сколько мне угодно.
Откровенно говоря, я почувствовала себя покупательницей на древнем рынке рабынь, где я могу, никого не стесняясь, разглядывать, поворачивать, трогать и ощупывать во всех местах любую из рабынь, и от осознания того, что все это происходит в наши цивилизованные дни, я впервые в жизни ощутила сильный жар между ног (видите, я ничего не скрываю!)
Тем временем, пока я пыталась разобраться в своих чувствах и ощущениях, девушкам велели поднять руки, и мама Лены пошла проверять, насколько гладко у них выбриты подмышки, одновременно поясняя делегации проверяющих, что подмышки девушки должны брить самостоятельно, а брить лобки им категорически запрещено из опасений порезов и возможной инфекции. Поэтому лобки им бреют раз в две недели здесь, после чего девушки идут в душ и на медосмотр.

Одновременно с пояснениями появились две медсестры лет 30-ти, в белых халатах и с набором одноразовых бритв в руках. На середину зала они поставили два широких стула, девушек стали вызывать по одной из каждой шеренги на бритьё. Вызываемая девушка должна была встать на стул, поднять вверх руки и не опускать их до тех пор, пока ей не закончат брить лобок.
На вопрос о качестве бритья главврач ответила, что лобки у девушек должны быть выбриты до полной белизны, это её личное требование и поэтому она всегда лично сама проверяет, насколько точно оно выполняется, и ни одна из девушек не будет отпущена с бритья без её разрешения.
«Неужели у всех на глазах девушкам будут ощупывать лобки?» – только подумала я, как именно это и произошло: медсёстры закончили со своими девушками и отошли в сторону. Главврач подошла к первой из девушек, которая продолжала стоять с поднятыми вверх руками, и начала тщательно ощупывать рукой лобок девушки, одновременно засунув вторую руку между её ног. Это она объясняла зрителям тем, что всегда нужно проверять отсутствие волос и в промежности тоже, поскольку волосы у девушек могут расти и там, чего допускать никак нельзя.
Продолжая шуровать рукой между половых губ пионервожатой, главврач предложила членам делегации самим проверить чистоту бритья у второй девушки, на что те охотно согласились. Причём ко второй девушке подошли одновременно и мужчина, и женщина. Последняя ощупывала лобок, а мужчина по-хозяйски щупал промежность девушки. Обоим явно доставляло удовольствие их занятие, и они не торопились его заканчивать. Только для того, я думаю, чтобы ещё больше унизить девушку, и так испытывающую безмерный стыд от того, что в её промежности свободно двигается чужая мужская рука, мужчина начал расспрашивать девушку. Он спросил, как её зовут, сколько ей лет, где она учится, чем занимаются родители, нравится ли ей работа в лагере, где она собирается работать после института и т.д.

Со стороны могло показаться, что двое хороших знакомых – друг семьи и молоденькая девушка – ведут приятную беседу, но девушка при этом почему-то совершенно голая и униженная до предела, дрожащим голосом, пытаясь не расплакаться, отвечает на задаваемые ей вопросы. А «друг семьи», такой добрый и заботливый, с очень довольной улыбкой на лице разговаривает с девушкой и при этом почему-то его рука свободно засунута и по-хозяйски двигается между ног девушки. Женщина успела уже закончить свою часть проверки и отойти в сторону, мужчина же ещё громко спросил девушку, по-прежнему держа руку между ног, нравится ли ей проходить медосмотр, и что она во время него чувствует, особенно когда ей бреют лобок.
Ответа девушки я не расслышала, проверяющий велел ей ответить снова и громко. Глядя на засунутую между ног руку, девушка громко сказала: «Мне очень нравится проходить медосмотр, я считаю, что он проводится для нашей пользы, особенно бритье лобка, который у каждой девушки должен быть идеально выбритым». Услышав ответ девушки, все присутствующие буквально покатились от смеха, мужчина же напоследок сильно ущипнул девушку за промежность и только после этого вытащил руку из промежности.
Когда она на негнущихся ногах слезла со стула и повернулась к нам спиной, он громко шлёпнул её по заду и велел идти в душ, успев напоследок сильно шлёпнуть её по другой половине попы, на которой остался яркий отпечаток его пятерни.
– Давайте пройдём на второй этаж, медосмотр проходит там, а вам приготовлено угощение. Дочка главврача может остаться здесь за старшую до конца. Я на неё полагаюсь, ей это не в первый раз, – сказала замдиректора лагеря всем присутствующим.
Когда все удалились наверх, и мы остались наедине с голыми девушками, не считая медсестёр, Лена с радостной улыбкой показала пальцем на двух следующих девушек, которые вышли из рядов и покорно поднялись каждая на свой стул с вытянутыми вверх руками. Теперь Лена и я были здесь полными хозяйками, у нас впереди было много работы...

Из инета.

Солнечный день не поднимал Лене настроения. Она шла домой с лекций, мечтая лишь в том, как бы не попасться мачехе или старшей сестре на глаза. Хотелось пойти куда угодно и с кем угодно хоть на край света или даже отдастся последнему бродяге лишь бы только избежать встречи с так называемой семьей. Но, увы, домой рано или поздно нужно возвращаться, а в этот особенно, и лучше - вовремя.



Как Лена и предполагала, дома её уже ждали. Кроме мачехи в гостиной сидела сестра со своим ухажёром и его друг с какой-то незнакомой полноватой девицей. В отличии от неё, у всех было превосходное настроение и они с удовольствием потирали руки предвкушая интересное зрелище.



Проскользнуть незаметно в свою комнату Лене не удалось. Её ласково позвали.



- Ну, как успехи? - спросила мачеха.



Лена склонила голову, говорить о том, что она провалила экзамен, даже не стоило. Мачеха это знала ещё вчера, потому что, скорее всего она сама это и устроила. Ей ведь всегда нужен был предлог, чтобы наказать падчерицу и этот экзамен как нельзя лучше вписывался в её планы. С преподавателем у неё были давние особые отношения, которые она всегда использовала для реализации своих коварных замыслов.



- Чего молчишь, рассказывай, как ты похоронила наши надежды на твоё хорошее образование.



Лена с грустью посмотрела на часы, время тянулось невыносимо медленно. Она чувствовала, как жадные, хтивые взгляды пронзали насквозь её молодое тело, стараясь урвать себе кусок пособлазнительнее.



- Хорошо, нечего тянуть время, итак всё ясно. - констатировала факт мачеха. - так что раздевайся. Будем тебя учить мы, если сама не можешь.



Лена ожидала чего-нибудь в этом роде, но не до такой же степени. С ней уже неоднократно проделывали подобные вещи, но тогда в комнате были только свои, а тут два парня и ещё девица с нахальным взглядом и все смотрят на неё предвкушая возбуждающее зрелище. Нет, это было уже слишком.



- Наташа, помоги ей, а то она видно думает, что с ней будут возиться, словно с царицей.



Сестра этого только и ждала. Не медля и секунды, она сорвалась с дивана и бросилась как изголодавшаяся собака на Лену. Одним рывком сорвала подаренную папой кофточку, оголив юную грудь с гордо торчащими сосками. Зрелище было такое, что на минуту все замерли, созерцая искусительную картину.



- Ну, продолжить или дальше спокойно разденешься сама? - спросила было мачеха, но Наташка не дала возможности сестрёнке ответить.



В одно мгновение она сорвала с Ленки всё остальное и грубо повалив её лицом вниз на диван, победителем уселась сверху на ней. Никто на это не проронил ни слова. Ребята стыдливо опустили глаза, но ни один из них даже и не думал заступиться за восемнадцатилетнюю девчонку. Таня, пришедшая с Андреем, наоборот ни чуточку не смутившись, поднялась со стула и присела на краешек дивана рядом с девушками. Наталья Павловна тем временем вышла на минутку, но тут же вернулась, размахивая неведь откуда взявшейся длинной берёзовой розгой.



Лена не кричала, не дёргалась, когда разошедшаяся мачеха хлестала её розгой по раскрасневшейся попе на глазах посторонних, тем более юношей, приговаривая, что заставит её взяться за ум. Ей не было больно, ей было стыдно. Она чувствовала, как все смотрят на её упругое обнажённое тело, как их голодные взгляды жадно блуждают изгибами соблазнительной попки, особенно после того, как Танька нагло раздвинула ей ноги, открыв на созерцание все её прелести. Ничто не может длиться вечно, розга сломалась, но этим воспитание ещё не кончилось. Как всегда в конце наказания, её поставили в специально отведённый для этой цели угол не на колени, а на четвереньки, раздвинув при этом ноги. Показывая, таким образом, свои прелести ей предстояло так простоять почти до утра, читая при этом конспекты. Она привыкла и не к такому, потому особо не засуетилась, когда послышался звонок в дверь. Ей уже приходилось однажды стоять вот так, когда неожиданно пришли гости и веселились за столом в той же комнате до полуночи, время от времени бросая на неё хтивые взгляды. Тогда она готова была провалиться от стыда не то что под землю, а на само дно бездны. А когда два малыша играя около неё, по напутствию кого-то из взрослых, засунули её в зад карандаш - всё прошло. Прошли стыд и злость, уселась горечь и на руинах этих чувств, возродилось из пепла нечто новое - желание мести. Возможно не сегодня, не завтра, но она будет. Обязательно придёт для этого черёд.



В коридоре послышалась возня и Лена поняла, что кто-то пришёл. Стараясь особо не привлекать внимания лишними движениями, она аккуратно вынула из-под коврового покрытия специально припрятанное для такого случая маленькое зеркальце. Теперь она отчётливо видела, как в комнату входят, в обнимку с мачехой, двое мужчин и ей стало понятно, что исход экзамена был предрешён заранее. Довольно улыбаясь, посреди комнаты стоял её преподаватель со своим прихвостнем, тупоголовым двоечником Ваней, который служил ему чем-то вроде адъютанта.



Лена поняла, что он пришёл не просто так, а получить ответную услугу от её мачехи. Терять время попросту ему никогда не нравилось, поэтому, шепнув что-то своей подруге на ушко, подошёл прямо к Наташке. Та от удивления потеряла дар речи, ведь она, очевидно, думала, что Палыч примется за провинившуюся, но не тут то было. Не бросая лишних слов на ветер и не взирая на сопротивление он поставил сестру на четвереньки, нагло задрал юбку и приспустив ажурные трусики вставил ей в ничего не ожидавшую попку прямо на диване на глазах её любимого парня. Резкий крик, прорезавший было тишину, казалось, только добавил ему вдохновения, и он ещё яростней стал раздирать прелестный зад своим мощным инструментом. Лена радовалась такому повороту событий, ведь должно же быть хоть немного справедливости даже в таких грешных делах. Немного повернув зеркальце, она увидела мачеху, которая с немного растерянным видом оглядывалась по сторонам. Наверное, этот юнец предложил ей нечто такое, чего она видимо, не хотела делать здесь, у всех на глазах, потому что, взяв Ваню за руку, повела его на кухню. Его видимо это тоже устраивало, так как он не особо сопротивлялся и почти покорно последовал за ней.



Закрыв плотно дверь, Ваня велел ей раздеться до гола. Тело сорокадвухлетней, не видавшей тяжёлого труда женщины, было просто великолепно: объёмистая приподнятая грудь с вызывающе торчащими сосками, холмок курчавых волос внизу плоского живота и роскошный округлый зад без единой складочки лишнего жира - только упругая мякоть женской соблазнительности. Да, Палыч не соврал, поиметь такую женщину дается не каждому, так что упустить такой шанс было бы просто глупо, а в отличии от алгебры в этом он немного разбирался. Часто перед экзаменами Палыч звал его к себе в кабинет, где их уже поджидало несколько хорошеньких девушек, желающих получить хороший бал. Вот тогда они наслаждались вдоволь, иногда даже слишком. Бывало, разденут девушек, поставят нескольких на коленки и вперёд, за наслаждением, а остальные в это время мастурбируют у доски , поджидая своей очереди. А тех, на кого у них не оставалось сил, приглашали потом куда-нибудь на пикник или к себе домой, где они отрабатывали уже полученный бал. Каких там девушек только не бывало, от девственниц до последних потаскушек, готовых отдастся за наименьшую поблажку. Бывали и узкоглазые китаянки и даже полногрудая негритянка, до умопомрачения искусно вылизывавшая попку, но вот эта женщина его поразила больше всех. В ней было что-то неизведанное;обжигающе возбуждающий взгляд пленил и наводил страх одновременно. Было отчётливо видно - перед ним настоящая жрица, способная пленить разум. Как это случилось с ним - было не понятно, потому что очнувшись, увидел себя совершенно голым на кухонном столе. Над ним склонилась эта женщина, вылизывая проворным язычком мошонку, одной рукой передвигая кожицу на головке его окаменевшего жезла. Другой руки он не видел, но отчетливо чувствовал два её пальца в своей попке. Кончил он тут же, разбрызгав семя мощной струёй по всей кухне. Такой быстроты не ожидал никто. Ему хотелось от стыда провалиться под землю, но не тут то было.



Наталья Павловна с досады взяла его одежду, вытерла о неё остатки ещё тёплой семени и пронзив презрительным взглядом осрамлённого любовника, резко выбросила её прямо в окно. Быстро одевшись, она взяла Ваню за обвисший жезл и таким образом потащила его голого с поникшей головой в комнату ко всем остальным. Палыч как раз сочно кончил Наташке в раскрасневшуюся попку и с удовольствием вытирал свою громадину о её юбку. Девчонка же, не проронив и слова, рухнула на диван, даже не одёрнув юбки. Из попки ленивым ручейком гордо вытекало семя.



- Слушай, дружище, забирай своего охламона и больше с ним не появляйся мне на глаза. - с досадой молвила мачеха, толкнув Палычу горе-любовника, - И попробуй дать ему хоть лоскуток одежды - тогда пеняй на себя! Тот, много не возражая, спокойно удалился без всяких вопросов.



- А теперь спать. - скомандовала Наталья Павловна окинув пристальным взглядом оставшуюся молодёжь.



Лена не удивилась, увидев, как она увела в свою комнату ошарашенных Таньку с Андреем. От неё можно было ожидать чего угодно, особенно, когда она осталась не удовлетворённой.



В отличии от Ленки, Наташка с Володей вовсе этим не перенимались. Они спокойно застелили постель и улеглись спать. Вернее спать хотела Наташка, у которой болел задний проход после пребывания в нём Палыча. Но Володя, разгорячённый увиденным, начал вовсю приставать к подруге и та, чтобы поскорее иметь возможность нормально поспать, просто взялась удовлетворить его рукой. Он кончил моментально, едва она притронулась к его, налившейся кровью, плоти, щедро оросив ложе нектаром любви. Вздохнув с облегчением, Наташка повернулась к нему спиной и сладко уснула с чувством выполненного долга. Иначе чувствовал себя Володя, его любовное орудие, несмотря на выстрел, ещё было в ударе и неумолимо желало продолжения. Попытки засунуть его в соблазнительный зад подруги не увенчались успехом, та спросонья только отодвигала его от себя. Тогда он, не долго размышляя, поднялся из постели и нагишом вышел в коридор. Около двери комнаты Натальи Павловны он пригнулся и заглянул в замочную скважину. Увиденным он очевидно остался довольным, потому что за минуту вернулся обратно и подошёл к Лене.



- Пошли, развлечёмся немного, поглазеем в скрытую камеру. - предложил он ей.



- А ты потом меня не выдашь? - умилительно прошептала девушка.


- Не беспокойся, всё отлично.



Тихонько, на цыпочках они подошли к заветной двери и начали по очереди заглядывать в замочную скважину, обмениваясь при этом впечатлениями. Им отлично было видно, как Павловна жадно впитывала в себя сцену принудительного раздевания приглашённой парочки. Когда те разделись, она подошла к Андрею, нагнула его немного и, лизнув свой пальчик, сунула его ему в анус. Тот от неожиданности громко вскрикнул, чем доставил ей ожидаемое удовольствие. Танька же просто оторопела: не в силах вымолвить и слова, она просто смотрела, как Павловна буквально насиловала её парня пальцем. За минуту скованность прошла - пришло возбуждение и она, увидев на комоде довольно внушительную свечу, задумала новое коварство.



Аня буквально дрожала от возбуждения, увидев, как мачеха с Татьяной поставили Андрея на колени и, раздвинув пошире ему ноги, вгоняли свечу в девственный зад бедного парня. При этом они неистово мастурбировали, не забывая иногда поласкать и его мошонку, не притрагиваясь к перевозбудившемуся жезлу опасаясь, что тот разорвется прежде, чем они получат удовольствие.



Смотреть дальше было невтерпеж - развернув Лену, Володя зажал свой инструмент между её грудью, и немного подвигав - кончил прямо в лицо изможденной истомой девушке.



РАЗДЕЛ II



Как всегда в семь тридцать Наташка с матерью вышли из квартиры и направились к лифту. Начинался обычный рабочий день, почти ничем не отличавшийся от других, поэтому ехали вниз молча. На полпути к ним присоединился сосед с третьего этажа, который всегда старался, если в лифте было тесновато, пристроиться сзади Натальи Павловны и как бы невзначай прижаться к её соблазнительному заду. Но сегодня, к его великому сожалению, было просторно и он недовольно что-то сопел себе под нос. Когда же дверь, наконец, открылась - не оглядываясь пулей вылетел на улицу. Женщины улыбнулись ему вслед и тихонько свернули в подвал, где их уже поджидали несколько школьников, которые приходили сюда каждый день в это же время, чтобы получить маленькую плату за иногда оказанные услуги. Наталья Павловна осталась у приоткрытой двери, изредка поглядывая то на часы, то на дочь которая, подняв юбку, демонстрировала свои прелести в кругу окруживших её ребят. Те, жадно впитывая взглядами изгибы её упругого тела, снимали штаны, бросая их куда попало. Вася-двоечник, как всегда первым справившись с раздеванием, подошёл к Наташке и медленно-медленно опустил её трусы до колен. Выйдя из секундного оцепенения, нежно коснулся рукой влажной промежности, подарил несколько поцелуев упругой попке, взамен чего девушка немножко поласкала рукой его подрастающее достоинство. Две минуты, оговоренные ранее, вышли, и Васю сменил другой парень. Так продолжалось до тех пор, пока каждый из них не получил свою порцию оплаты, после чего она помыла руки с мылом в предоставленном её новеньком ведре, специально купленного для этого.



- Не опаздывай, - напомнила мать дочке, садясь в служебный автомобиль, ожидавший их на улице и укатила не оглядываясь.



Наташка же пошла на остановку и села в трамвай. Она всегда им пользовалась, ведь в нём частенько можно было пережить какое-нибудь приключение. Так случилось и сегодня. Народу было много и она втиснулась в глубь салона между загорелым парнем лет тридцати и его девушкой, которая стояла к нему боком и что-то рассказывала. Наташка профессионально оценила ситуацию и когда на следующей остановке, вошедшие пассажиры ещё теснее прижали всех друг к другу, начала действовать. Особо не торопясь, осторожно, словно невзначай коснулась его брюк в заветном месте. Парень не дёрнулся, только бросил на неё короткий взгляд, продолжая разговаривать со своей спутницей. Это был сигнал к действию и Наташка, осторожно, медленно, но уверенно засунула руку ему в спортивные штаны. Парень на секунду замер в растерянности, но деваться ему было некуда. Не мог же он сейчас при всех попросить незнакомку убрать руку из его штанов, тем более что рядом стоит его девушка. Пришлось смириться, тем более, что это было довольно приятно. Кому не понравится, когда женские пальчики ласкают твоего родного друга от курчавеньких волос до самого ненасытного кончика, нежно передвигая на нём кожицу. Ему понравилось, даже очень. Волна наслаждения захлестнула разум, но все же приходилось сдерживаться, хотя это и давалось парню с трудом. Сдерживая дыхание, он изредка невпопад что-то отвечал своей спутнице, стараясь не смотреть в сторону искусительной незнакомки. Как он не старался, как он не терпел, но неугомонныепальчики ненасытно наращивали темп. В штанах стало тесновато и казалось, что запах плоти окутал переполненный трамвай. Он просил, умолял свой разум продержаться до остановки, а там уже к счастью пришлось бы прекратить эти забавы, но видимо его хотения было недостаточно. Несколько умелых движений неугомонных пальчиков и парень почувствовал, что пропал. Трусы пылали от извергнутой, словно из вулкана семени, что тёплыми каплями медленно стекала в штанину. Еще с минуту ему будет не до этого, но потом придётся подумать о том, что делать дальше. Ведь ехал он не к себе к домой, где можно было переодеться, а к девушке на первое свидание. Но это были его проблемы, которые Наташку совсем не волновали. Без всяких угрызений совести она спокойно сошла на остановке, невзначай обтёрши руку о красивый пиджак какой-то солидной дамы.