Ласковый диктатор

«…В последнее время я
сплю среди бела дня.
Видимо, смерть моя
испытывает меня.
Смерть придет и найдет
тело, чья гладь — визит
смерти, точно приход
женщины, отразит.
Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет — у нее
Будут твои глаза…»
И. Бродский


Мастер.

Пауза. Я стою, опустив ремень, и в мыслях медленно считаю до десяти.
- Раз и…, два и…, три и…

Моя девочка лежит грудью на столе, ожидая следующего удара. Прямые ноги. Спина чуть выгнута, чтобы приподнять попу. Вот и правильно, вот и хорошо, вот и умница – следующий ляжет ровнее. Обнаженные ягодицы подрагивают, ожидая продолжения, чуть поднимаются и опускаются. Кожа гладкая, смягченная маслом, горячая на ощупь. Я нежно провожу по ягодицам ладонью, успокаивая, расслабляя. След от предыдущего удара проявляется, словно изображение на фотобумаге.

- Десять и…- в-жих, ремень опускается, свистнув по воздуху.
- Двадцать четыре, -громко, на выдохе. И вслед за этим тихо : «ааах…». Она рефлекторно опускает попу после удара. Моя принцесса сказала, что от ремня громко не кричит. Плечи вздрагивают, слезы собрались в уголках глаз, но она восстанавливает позу и успокаивается.
В-жих.
- Двадцать пять.

Отбрасываю ремень, и он летит куда-то в угол комнаты. Подушечки пальцев скользят по вздрагивающим округлостям, считывая оставленные мной следы. Едва прикасаясь, самыми чувствительными бугорками на пальцах, чтобы моя девочка почувствовала не только тепло ладони, а прощение и нежность, которые стараюсь отдать, вложить в каждое движение и прикосновение.

Поднимаю ее со стола и крепко прижимаю к себе. Она утыкается в меня, обвивает шею руками, прячется в меня. Футболка на груди промокает от слез. Я глажу ее вздрагивающую спину. Как же мне нравятся ее пушистые волосы, и моя пятерня погружается в их густоту. Вдыхаю ее запах, такой желанный. В нем аромат ее волос и тела , с легким привкусом желания. Наматываю косу на руку, запрокидываю голову и впиваюсь в губы. Мия закрывает глаза, наши языки сплетаются, и мы отдаемся поцелую.

Отрываюсь от манящих губ.

Она поднимает заплаканное лицо и смотрит на меня снизу вверх. А я вытираю тыльной стороной ладони слезы с ее щек. Собираю губами слезинки около глаз.
Мия смотрит на меня, облизывает пересохшие губы и очень негромко:
- Спасибо, Мастер.
- Девочка, Тея сделала чай с лимоном и травами. Тебе надо его выпить.
Она кивает головой:
- Спасибо, Мессир.

Устраиваю ее в большом кресле, куда моя принцесса-рабыня забирается с ногами. Я укрываю ее пледом. Она ойкает, усаживаясь удобнее, - с легкой улыбкой наблюдаю, как она находит место для горящих ягодиц, прячет ноги под плед. Пьет чай, иногда посматривая на меня через край чашки. Улыбается уголками губ.
Я сижу напротив, удобно устроившись в кресле. Горячий кофе. Интересно, как они доставляют сюда мой любимый «Копи Лувак». Кофе, как ни странно, успокаивает. Медленный вдох, собираю внутри себя в одну точку все чувства, все остатки эмоций после регулярной субботней порки. Медленный выдох. Они фиолетовой струйкой выходят из меня, на миг зависают и отправляются через открытое окно в небо.
Глоток кофе. Медленный вдох, медленный выдох. И еще глоток черного горького напитка.


Мия.

Я, словно обезьянка, обхватываю его ногами и руками, вжимаюсь в него вся и вдыхаю аромат мужчины, которому принадлежу, любимого мужчины. Терпкий запах пота, едва заметный, но дурманящий дух желания, остатки амбры мыльной воды после утреннего омовения, волну его волос. Я обнажена, хочу быть открытой, доступной, хочу волновать, хочу принадлежать. Он в любимой одежде иного мира. Футболка и джинсы. Белая футболка, синие джинсы. Он всегда по субботам утром надевает их.
Твердеющие соски чувствуют ткань, обхватываю ногу и плотно губками по ней. Знаю, что оставлю влажную полоску, пусть помнит, как мне хорошо с ним.

Его горячая ладонь медленно скользит по моей спине вниз. Отдаюсь этим ощущениям, стремлюсь к ним. Пальцы прикасаются к влажному трепету внизу. Чуть раскрывают большие губки, и малые набухают от нежности его рук, он находит мою ягодку в потайной складке. Мгновение… И я погружаюсь в блаженную истому, растворяюсь в его ласке и истекаю в его ладонь.

Хочу прижаться еще плотнее. Мой Мастер подхватывает этот порыв, прижимает меня к себе, целует родинку на шее, глаза, лоб, щеки. А я стремлюсь раствориться в нем, в его тепле, в его запахе, его глазах, руках, голосе.
- Господи, как больно!- от неожиданности я вскрикиваю и скатываюсь на бок.
- Что случилось, девочка? –в его глазах беспокойство.
- Кажется, я наткнулась на что-то, поранилась.
Он укладывает меня на спину и внимательно рассматривает, подушечки пальцев скользят по моему телу.

- Тебе показалось, Мия.
Мне, конечно, не показалось, но на моей груди и правда нет никаких следов, да и боль ушла почти сразу.

Устраиваюсь рядом с ним. Кладу голову на плечо, рукой глажу его грудь, там, где сердце. Неожиданно пальцы натыкаются на что-то горячее и одновременно острое, ледяное. Вскрикнув, отдергиваю руку. -Что это, Мастер?
- Где, принцесса?
- Да вот тут!
Он задирает майку. В его карих глазах пляшут веселые искорки:
- Ничего. Тебе показалось.
- Два раза подряд не может показаться.
- Но ты же видишь, там ничего нет.
- Тогда дайте мне прикоснуться к вам еще раз,- говорю с вызовом в голосе.
Он отводит мою руку:
- Нет, девочка. Сегодня я запрещаю дотрагиваться до меня.

Я вспыхиваю: – Мастер!
- А теперь ты закусила губу,- он берет меня за подбородок и улыбается.
- Мастер, почему вы не подпускаете к себе, почему не говорите? Почему!
- Мия, тебе не стоит это знать, - его голос спокоен и отстранен. Он говорит со мной, как с трехлетним ребенком.
- Мне лучше знать, что мне нужно. Мессир, мне это необходимо.
- Во-первых, лучше знать мне, твоему Мастеру, а во-вторых…
Я не даю ему закончить, выворачиваюсь из-под руки и сажусь на колени прямо на кровати, подле него.
- Мастер, я знаю, что это. Пожалуйста, я хочу эту боль. Вашу боль, живущую в сердце.
- Перестань кусать губы, - Мастер гладит меня по щеке.- Я не хочу, чтобы ты прикасалась к этому, принцесса.
Убираю лицо и отталкиваю руку. За что немедленно получаю пощечину. Я немного оглушена, на глазах слезы, но сдаваться не собираюсь.
- Мастер. Мне нужна ваша боль, пожалуйста.

Мастер замолкает, глядя мне прямо в глаза, берет мою руку и кладет ее на грудь, там, где сердце. Медленно опускает меня рядом с собой. Мы тонем во взгляде. Наши ресницы опускаются почти одновременно. Передо мной огненно-бордовый шар, в котором плавают иглы бело-голубых льдинок. Огонь обжигает пальцы, лед пронзает подушечки холодом. Медленно, сжимаю ладонь.

Большой тоннель. Его своды выложены металлической плиткой, которая скреплена между собой внушительными болтами. Мрак разгоняют столбы холодного белого света. Они будто стоят в воздухе, через равные промежутки, освещая вокруг себя пространство. Впереди огромная синяя повозка. Она исковеркана, пустые глазницы окон. Нечеловеческая сила будто раздула ее изнутри. Теперь даже не скажешь, какой она была формы. Только теперь замечаю: тела, части тел разбросаны по тоннелю. Все эти люди мертвы. Мужчины в комбинезонах и шлемах. Серьезные лица, напряженные, внимательные глаза. Кто-то возится со световыми столбами, кто-то с другой, непонятной мне, техникой. Остальные выносят из тоннеля носилки. На них раненые, погибшие. Последними выносят части тел.

Меня обдает волной ужаса, который проникает в тоннель снаружи. Он плещется у его начала. Чем дальше в глубину, чем дальше от светлого пятна входа, ближе к светящимся столбам и исковерканной колеснице, ужас сменяется холодным туманом отстраненности, исходящим от мужчин. Сейчас для них существует только работа, за которую они взялись и которую, я знаю, сделают. Чувства надежно отключены от разума. Упакованы, уложены, скрыты. Иначе невозможно.
Мне страшно. Пахнет гарью, железом и кровью.
Огненно-ледяная воронка затягивает меня.

Нет больше тоннеля. Ни крови, ни гари, ни мужчин, ни светящихся столбов.
Солнце встает над кромкой дальнего леса, наполняя оголившийся парк светом. Пахнет утром, влажной листвой, свежестью и немножко грибами. Осень. Огненные листья, похожие на растопыренную пятерню. Желтые, кругленькие, аккуратные. Бурые, чьи края идут волной. Вместе они образуют замысловатый узор, переплетаясь между собой. Никакой ковер, созданный руками человека, не сравнится с этой картиной. На нее можно смотреть часами. Можно ходить, шелестя листьями, или упасть в них, чтобы глядеть в высокое небо.

Тонкая красная линия разрывает совершенный рисунок на бесформенные части. Заворожено-испугано всматриваюсь в этот разлом и натыкаюсь на глаза. Совсем молодая девушка ,остановившийся взгляд устремлен в осеннее небо. Пронзительно голубые глаза. Совершенно спокойное лицо.

Отчаяние и горечь, как ветер, вокруг меня. Я ловлю в воздухе тонкую струйку надежды, но она рассыпается над грудой осенних листьев. Остается лишь её исчезающий запах, который смешивается с ароматами осени. Утренний ветер подхватывает их все, унося прочь.

Слезы подступают к глазам и катятся по щекам. Я уже ничего не вижу сквозь них, а когда смахиваю влагу с глаз, вместе с ней исчезает девушка, парк, осень.


Весна. Нет, начало лета. Полдень. Солнечно и тепло. Деревья в цвету дарят сладкий, прекрасный аромат зарождения жизни. От него сердце восторженное поет.
У невысокого, плоского двухэтажного строения собрались люди. Скорбные лица, темная одежда, цветы в руках. Песня в сердце застревает на одной ноте и замолкает.

Молодой мужчина сидит на скамейке у стены и курит. Я вижу его со спины и никак не могу разглядеть его облик в точности, все время что-то мешает. Но мысли его звучат внутри у меня. Они о смерти. Не о своей, конечно. Он не знает, как пережить уход человека, чью смерть не хочет и не может признать. Не понимает, что теперь делать. Чувства будто атрофировались. Разум говорит, что нужно горевать, но сердце молчит. Даже лицо не хочет принимать скорбного выражения. Ни обиды, ни злости, ни горечи. Он прячет их от себя очень хорошо. Но они живут в нем, как коктейль льда с огнем. И я пью напиток со вкусом слез и горюю с его душой.

Огненно-ледяной шар плывет в груди у Мастера, я знаю, что в нем есть еще что-то. Смутные образы неожиданно отдаются в теле, от них оно начинает гореть, наполняться желанием, а голова идет кругом. Сквозь эти картинки, разрывая их - водоворот боли. Вспышка. Тишина. Я что-то не разглядела, не нащупала, упустила. Что-то очень важное, главное. Дура, дурра, дурра! Льдинки, оцарапав кожу, ускользают, а огонь, на мгновение опалив, стихает и прячется. Все, уже ничего не поймать, как ни старайся. Ни шара, ни огня, ни льда.
Мастер снимает мою руку со своей груди и ласкает между ладонями.


Мастер.

Мия сидит и смотрит в одну точку, слезы застыли в глазах.
Молча выскальзывает от меня.

Возвращается с ротангом на вытянутых руках. Ровный, гладкий лакированный прут, закругленный на одном конце. Она плавно проводит по нему ладонью, закрыв глаза. Голова опущена, все тело расслаблено. Принцесса держит трость вертикально, прижав её к себе, будто не спеша знакомится, разговаривает с ней.

Девушка медленно вдыхает, будто собирая внутри себя всю решимость, потом так же медленно выдыхает. Я вижу, как подтягиваются, напрягаются ягодицы, чуть приподнимается грудь, ягоды сосков смотрят в разные стороны, плечи и грудь разворачиваются. Она опускается на колени - чуть разведя их , большие пальцы касаются друг друга, садится себе на ноги. Голова опущена, взгляд в пол. Руки подняты вверх, на ладонях лежит ротанговый прут.

- Мастер, - говорит дрогнувшим шепотом,- пожалуйста, позвольте мне разделить с вами боль.
Смотрю на маленькие ладошки и беру трость. В этот момент, дерево как проводник соединяет нас, позволяя мне понять, что происходит у нее внутри. Её решимость наполняет меня - я слышу густые органные аккорды, вижу белизну и чистоту, чувствую силу – мягкую, неотвратимую. Мия заполняет душу теплом, нежностью и трепетом, даря уверенность, что моя боль действительно нужна человеку, которого я люблю.

Я понимаю, сберечь девочку от боли, которую она просит – сохранить кожу, но предать все, что связывает нас. Поэтому – унизительной лживой жалости не будет.

- Начнем, - мой голос становится хриплым. Засмотрелся на ее руки, не заметил, как пересохло в горле.

Она подходит к столу, вытягивается, распластывается на его поверхности. Я глажу напряженную спину: «Не спеши девочка, сделаю удобнее. Приподнимись». Кладу под живот подушку.
- Вот теперь хорошо.
Она снова опускается на стол. Теперь она стоит на мысочках. Попа смотрит вверх. Грудь лежит на столе, она просто вжалась в него. Руки вытянуты. Она так крепко держится за края стола, что побелели костяшки.

Смотрю, насколько она прекрасна, и не могу отвести взгляд.
Отмахиваю трость, от плеча, из-за плеча, резко вниз. «Фффхх» - прут устрашающе разрезает воздух – звук совершенно другой, чем от ремня. Более серьезный, грозный. Рабыня вздрагивает всем телом, кажется, что у нее напрягся каждый мускул. Я встаю рядом. Выбираю позицию. Конечно, я готовился и примерно знаю, где стоять, куда может прийтись удар, но диванная подушка не испытывает боли – такой боли, которую я хотел дать и разделить с ней.

Поднимаю руку. Примеряюсь. Прикасаюсь - провожу по ягодицам, мысленно рисуя линию удара. Тонкое гладкое дерево ласкает кожу.
- Расслабься, - говорю негромко.

И жду, глядя на то, как вздрогнув, она расслабляет, отпускает мышцы. И когда они совсем расслаблены - удар. Стараюсь направить его ровно, на обе половины. Посылаю его глубоко, так, чтобы волна прошла через все тело, а не просто обожгла кожу.
- Аааааааа, -голос срывается, она кричит в полную силу. Рефлекторно хватается за попу, накрывает ладонями место удара.

Убираю руки, кладу их на стол. Наклоняюсь и шепотом на ухо:
- Маленькая, помочь тебе? Привязать руки?
- Мастер, я очень хочу этой боли от вас, хочу справиться сама, – на глазах слезы.- Но боюсь, что не сдержусь, Господин, помогите мне.
Веревка обвивает запястья. Виток, другой, третий. Хорошо. Все ровно и аккуратно, не жмет, не стягивает. Теперь к ножке стола, и к другой.
Возвращаюсь на место.

Фффхх. Удар. Чуть ниже первого.
- АААААААА,- слезы льются по щекам.
Я держу паузу. Не хочу спешить. Горячая волна боли должна заполнить все тело. Считаю до пятнадцати: «Один, два, три…» чувствую, как боль заполняет ее, как выплескивается и смешивается с тем, что творится у меня в душе.
Фффхх.

Удар. -ААААууууу,- крик срывается в подвывание. – Аууауау.
Жду, пока она выдохнет весь крик. Глажу ротангом попу, скользя по наливающимся полосам от ударов.
«Четыре, пять, шесть…» Боль плещется между нами, теперь я не различаю, где чья боль. Под ее волнами теряется все окружающее. Остаемся только я и Мия.
- Девочка, стоп-слово - «Red».

Она, лежа щекой на столе, отрицательно мотает головой и молчит, сжав губы. Я понимаю, что она скорее потеряет сознание, чем произнесет его.
Фффх. Удар.

- АААААААААААА,- рванувшиеся на мгновенье руки сдерживает веревка. Из прокушенной губы выступает капелька крови.
«Семь, восемь, девять…». Боль смешивается и вибрирует. Она звучит на высокой ноте, перекрывая все звуки.

Я обхожу стол. Для того, чтобы продолжить, надо встать с другой стороны.
- Рабыня, сколько осталось?
- Пятнадцать, Мастер.
Фффхх.
«Десять, одиннадцать, двенадцать…»
В уме до пятнадцати. Какое совпадение. И снова
Фффхх.
«Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…»
Она срывается на визг и скуление. Дергается всем телом.

Фффхх.
- Больно, больно, больноооо,- шепотом, сквозь рыдания, - Мастер, прошу, дальше.
Фффхх.
«Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…»
Неожиданно все смолкает. Будто мы преодолели какую-то преграду. Боли нет ни у Мии, ни у меня. Сердце колотится где-то в горле, но по венам разливается подъем, легкое возбуждение, радость.
«Девятнадцать».
…
Меня заполняет чувство, что я знаю ее много лет, может даже больше, чем я живу, наверное, всегда. Я чувствую свое движение и направление удара, то, как расплескивается боль, затопляя мою девочку, и то, как превращается в жар, в котором мы сливаемся воедино.

«Двадцать». Счет теряется, он исчерпал себя.
Я не хочу тратить время на узлы и рву веревку ножом. Мия оседает ко мне в руки с блаженной улыбкой и : «Счастлива»,- одними губами.

Сбрасываю с себя одежду. Майку рывком через голову, стягиваю джинсы. И прижимаю к себе мою маленькую девочку, опуская ее рядом с собой прямо на пол.
Наши тела сплетаются, когда я вхожу в нее. Влажная, ласковая зовущая глубина туго обхватывает и принимает меня. Кажется, что нас поражает молния, как только мы прикасаемся друг к другу. Я чувствую, как все внутри у нее сжимается в такт моим движениям, и согласно им небольшая струйка прозрачной влаги бьет из приоткрытых губок. Оргазм взрывает тела и, кажется, создает одно, объединяя мысли, чувства, сердца.

Я просыпаюсь от того, что Мия водит пальчиком по моему лицу.
- Полетаем, а? – и смотрит в открытое окно. За ним, выходящим во внутренний замок, на специальной площадке обширного балкона сидит мантикора. Она, чуть наклонив голову набок, внимательно глядит на нас. Огромные янтарные кошачьи глаза смотрят внутрь меня. Потом она медленно закрывает их, когда глаза снова открыты, они уже похожи на глаза моей любимой. Кошачья морда медленно приобретает черты Мии. Она улыбается мне.
- А эта кошка с твоим лицом не сбросит меня в ров или на башни?
Мия хихикает.
- Она все видела и, конечно же, все знает, хотя, по- своему, по- мантикорски. Тебе нечего бояться.

Я обнимаю шею гигантской кошки. Мия сидит сзади, обхватив меня, по своей любимой привычке, руками и ногами. Я знаю, что ей больно, и она ищет удобную позу для тела. Щекой прижалась к спине, ладошки лежат у меня на груди. Плотно, горячо. Наши обнаженные тела не имеют границ и будто спаиваются со стремительным зверем. Мантикора взмахивает кожистыми крыльями, и мы поднимаемся в воздух. Небольшой круг, подъем и наш балкон заслоняет сверкающая колоннада внешнего дворца. Мы набираем скорость и город, с его башнями, башенками, стенами и рвами остается далеко внизу и позади. Блестит лента реки. За ней сады, пасторальные поля. На горизонте чуть виднеются горы. Я отдаюсь ощущению полета и закрываю глаза.

Ох уж неугомонная девчонка, я чувствую, как тонкие пальцы нащупали за грудиной вожделенный шар и опускаются в горячее марево винного цвета, едва касаясь, перебирают льдинки. Она ищет то, что я прячу даже от самого себя.

Бело-серебристое облако. Я и не заметил, когда мы влетели в него. Мантикора, сложив крылья, несется сквозь туман. Скорость превращает окружающее в полет по светящемуся тоннелю. Где-то там, в конце голубоватый свет. Шар в груди поворачивается…


Изнанка.

Свет обретает форму и получает границы. В конце концов, он превращается в светящийся квадрат компьютерного монитора. Я сижу за своим столом и трясу головой, приходя в себя. Почти забытый мир. Старое деревянное кресло с трещиной в подлокотнике. Коричневая столешница с кругами от чашек. Клавиатура, мышь. Книги и бумаги в беспорядке. Я сижу за столом и читаю только что написанный мной самим текст: «Город, с его башнями, башенками, стенами и рвами остается далеко внизу и позади…»

Механически встаю, иду на кухню. Где-то в холодильнике должна быть банка энергетика. Мне нужно срочно проснуться.
Возвращаюсь, опускаюсь в кресло. Банка холодит руку. С шипением отрываю «язычок», отхлебываю глоток. Щелкаю по клавиатуре, и все оживает.
На экране Мия. Моя девочка, моя рабыня.

Она на коленях, спиной ко мне. Обнажена. Стоит, склонив голову перед другим мужчиной. Такая знакомая и такая родная фигурка.
- Здравствуйте, Хозяин,- говорит она, не поднимая глаз. – Я ждала Вас.

Она прижимается к нему. Тонкими пальцами расстегивает ремень брюк, они падают вниз, и мужчина отбрасывает их ногой от себя. Она берет губами просыпающуюся плоть, корень быстро растет от ее ласк, и она принимает его. Через несколько минут плотная белая влага остается у нее на волосах и лице. Она улыбается.
Волна ярости накатывает откуда-то из желудка багровой огненной бурей, заполняя все тело. Сердце исступленно колотится, отдаваясь в ушах. Шторм поднимается выше, сжимая горло, от него сводит челюсти и темнеет в глазах. Хочется рвать недостижимого заэкранного человека руками, зубами, ногтями, раздирать плоть, отбрасывая окровавленные куски, вытирать ладонью окровавленный рот. Оторвать голову, сжечь, уничтожить.

Я не хочу смотреть и не могу отвести взгляд. Я вижу, как она сидит у его ног, как он берет ее сзади, вижу ее лицо и восторг в глазах. Ей действительно хорошо, очень хорошо. Порка. Долгая, болезненная. Ягодицы наливаются пунцовым румянцем, они расчерчены полосами от ударов. Она измождено ложиться на живот, и в глазах все тоже удовольствие.

Сердце бешено колотится. Бардовый огонь плещется волнами, закручивается, ускоряя вихрь пронзительных ледяных игл. Я стараюсь не пропустить ничего, принять и пропустить через сердце весь ее восторг, всю негу, все наслаждение и всю боль. Я буду знать, что чувствует она.

Обжигающий шар, кажется, уже заполнил всю грудь, от него тяжело дышать и почему-то немеет левая рука. Огонь кипит, в его лаве несется водоворот голубого льда. Быстре, стремительнее. Наконец жала иглы рвут оболочку, огонь выплескивается наружу, смешиваясь со льдом, заполняет все тело. Заслоняет глаза. Через их марево я не вижу ни Мии, ни человека, который был с ней, ни компьютера. Все закрывает этот вихрь. Наконец он забирает тело, затягивает и несет, несет, несет. Я снова лечу через серебристый туман. Если прислушаться, то у этого полета есть даже звук. Пи.. пи… пи… через равные промежутки времени. Словно отсчитывает капли или мгновения. Если постараться, то можно увидеть – слабый подъем, спуск, пик, который стремится, но никак не может опуститься вниз и медленной волной стекает к основанию. Снова спуск и подъем, и невозможность достичь земли.

Изматывающее, бесконечное, непреодолимое: «пи-пи-пи-пи» наконец теряет свои паузы и превращается просто в единый звук: «пиииииииииииии», а полет приобретает долгожданную спокойную ровность. Я успокаиваюсь и погружаюсь в бело-серебристое марево.

Акнанзи.

Кап, кап, кап, кап. Почему то видятся белые оплывающие воском свечи. Горячие капли падают на грудь.

Выныриваю из густого киселя сна. Открывать глаза не хочется. Ощущение собственного тела постепенно возвращается ко мне или это я возвращаюсь в себя. Да важно ли это?
Нежное тепло. Я узнаю знакомое тело, запах, привычные движения. Мия тихонько шевелится, устраиваясь удобнее у меня под боком. Обхватывает одной ногой, прижимается. Аккуратно водит пальчиком у меня по груди и тихонечко шепчет: «Вы ведь меня не бросите. Не бросайте, пожалуйста. Пожалуйста, вернитесь».
И снова кап.

Сквозь ресницы рассматриваю любимое родное лицо. Одна слезинка повисла на кончике носа, вторая на щеке. Я улыбаюсь и открываю глаза. Девушка этого не замечает, продолжая рисовать узоры, размазывая упавшие слезинки, пока не поднимает взгляд и не встречается со мной глазами. На миг она замирает, а потом улыбка вспыхивает в глазах, и губы вторят ее теплому свету.

Мы лежим рядом, смотрим друг на друга. Улыбка на ее лице сменяет выражение растерянности. Мия улыбается, карие глаза распахнуты и сверкают. Всхлипнув, утыкается в меня.
- Мастер, скажите, вам было очень больно?
Я смотрю на нее и думаю, как рассказать и стоит ли. С одной стороны, я не умею и не люблю показывать боль и слабость. С другой…
- Ты знаешь, что такое Линг-Чи?
Мия отрицательно качает головой.
- А про Китай?
- Да, - Мия оживляется, - это такая страна в вашем мире. Большая, древняя, с огромным населением. Я читала о ней.
- Китайцы придумали казнь Линг-чи. От преступника специальными ножами отрезают куски. Даже существовал порядок – что, откуда резать, в какой последовательности. Могло быть 8 резаний, 20 резаний, 36, 72, 120. Первым и вторым – отрезать левую и правую брови; третьим и четвертым – срезать мясо с левой и правой ягодицы, пятым и шестым – срезать левый и правый…
В глазах девочки плещется ужас. Она вопросительно смотрит на меня.
- От моего сердца отрезали по кусочку. Я не считал сколько раз. Все время, сколько все длилось.

- Мастер, вас больше нет в том мире, но вы тут, со мной. Я не понимаю, как такое может быть?
Я думала, что сойду с ума, когда вы исчезли в том облаке. Мы искали вас три дня. Девушка замолкает, лицо ее становится серьезным.

-Это мантикора нашла вас. Мы летали, летали, летали, а я смотрела ее глазами. И нашла. Вы были, как мертвый. Лежали, не шевелились и не дышали. Но с телом ничего не происходило, оно продолжало жить. Майстер Эорис сказал, что вас вернули в прежний мир. Но, я приказала принести вас в наши покои. И звала вас.

Я улыбаюсь в ответ, смахиваю слезинки с ее лица. Мия продолжает:
- Я нашла его, – и Мия показывает мне исколотые подушечки пальцев.- Я видела, я знаю все. Я была там. Но как так может быть? Как?

- Девочка, давным-давно, один ученый философ по имени Гераклит, придумал выражение: «Все течет и движется, и ничего не пребывает», теперь его знают , как: «Нельзя дважды войти в одну реку». Наверное, он хотел сказать, что вода в реке всё время течет, меняется, потому, войдя еще раз в ту же реку, ты, на самом деле, попадешь уже в совершенно другую воду. Так часто думают о времени, сравнивая его с рекой. Мне кажется, что время – это река, только ее лента свернута в клубок, даже не свернута, а смята, и не поймешь, где начало и где конец. Бесконечно много реальностей. Бесконечно много рек. Они образуют озеро. Наши поступки, мысли, желания, падают в это озеро. Словно камешки, оставляют в его водах следы, которые расходятся, как круги на воде. Иногда пересекаются, образуя замысловатый рисунок.

Мы лежим обнявшись и смотрим на восходящее солнце, которое постепенно вплывает в наши покои. Когда оно заглядывает в окна, я встаю и опускаю шторы, и возвращаюсь к любимому теплу.

Нам снится один сон на двоих.

Как-то летом, у сабы был праздник,
То она забралась в виноградник.
Помнит древний Олимп
Попы розовой нимб.
Страж-Сатир оприходовал задник.

Развращенная дама из Бреста
Захотела особого секса
Результаты желаний и
Итоги мечтаний
Украшают ей мягкое место.

Из каприза, по прихоти чисто
Леди свитч разыскала садиста.
Получив флагелляцию
И проделав фелляцию
Леди сделалась мазохистка.

Некий боттом от долгих мечтаний
Захотел, чтоб его искусали
Но настолько отвратно
Он орал, что обратно
Был отправлен без всяких метаний.