Бог

Спальный район, отрешенный, чужой, пасмурный. Тут даже ментов нет, в этой промозглой грязной вселенной панельных девятиэтажек. Все попрятались по норам. Деревья у дороги выстроились в ряд, как рота пьяных солдат. Я шла впереди, Лена плелась за мной, завязывая шарф вокруг шеи. Она говорила все время - "нормальная работа, а че". Мне было тоскливо. Вороны вырывали у котов куски недоеденных беляшей. От холода болели пальцы. Работа была хуевая.

Мы должны раскидывать рекламные буклеты в почтовые ящики. Заходить в подъезды, открывать кодовые замки, просовывать бумажку желтого или розового цвета в щелку, в каждый ящик по одному буклету. Иногда двери подъездов нам не открывали, иногда мы стопками по несколько штук оставляли эту дешевую рекламу у лифта или на балконе лестничных клеток между первым и вторым этажами. Лене было тринадцать лет, а мне пятнадцать. Был понедельник. Мы решили прогулять школу с пользой.

Нашим работодателем был мужик на прогнившей советской тачке. Он отдал нам стопку буклетов в салоне своей машины, возил по району, показывая, в какие дома нужно заходить. Говорил плохо на русском. Говорил с акцентом. Торговал искусственными дубленками в магазине недалеко от станции метро Черниговская. Лена была в восторге от того, что в тринадцать лет может сама зарабатывать деньги. Она хотела работать всю неделю, купить себе новую куртку, а в школе сказать, что болела. Мама у Лены пила. Отца у Лены не было. У меня были непьющие родители, была какая-то одежда, своя кровать даже в углу однокомнатной квартиры. Не знаю, зачем я пошла работать.

- Сегодня день Святого Валентина, - говорит Лена, пока я старательно просовываю бумажку розового цвета в железный покосившийся ящик.

- И что? Тебя все равно никто не любит, - сказала я.

Она перестала улыбаться и нарисовала пальцем сердечко на запотевшем стекле.

- Бог любит. Бог любит всех, - ответила Лена.

В подворотнях мелькали парни с цветами. Взволнованные лица, расстегнутые пальто, сосредоточенные взгляды. Я думала о мужчинах тогда, о том, как они сейчас нырнут в машину, в метро, в подъезд, потом в постель к теплой красивой девочке. Я думала о женщинах, которые ждут их в тесных квартирках, накрывают на стол, старательно расставляют свечи у кровати. Представляла, о чем они говорят, как улыбаются, дают друг другу обещания вечной верности которые не смогут сдержать. Было холодно, сука, как в космосе. Я замерзла в первый же час и перестала думать о любви и о Боге.

Когда буклеты закончились уже стемнело. Нерусский мужик сидел за рулем, а мы сзади. Он сказал нам, что мы плохо работали. Вместо одной рекламной бумажки бросали в ящики по две, а то и по три. Нужно все исправить, хотя уже темно и нам пора домой. Тогда он нам заплатит.

- Мы жэ так нэ дагаварывалысь, - бурчал он, а в машине было еще холоднее, чем на улице, - одын рэклама в одын ящик, а нэ два рэклама, нэ тры. Панимаеш?

Я плохо понимала. Тогда мне хотелось убивать. Мне хотелось убивать, потому что я жалела Лену. Себя жалеть уже не было сил, не хватало энергии. Я жалела Лену, ей было всего тринадцать лет.

Нехотя мы плелись по запорошенной снегом аллее с буклетами в руках. На них фотографии длинноволосых див в шикарных шубах, неумело обработанных в фотошопе. Я посмотрела на них и выбросила в мусорник всю стопку.

- Завтра пойдешь со мной? - спрашивает Лена, когда мы едем в полупустом вагоне домой.

- Нет, - говорю. - Он должен за это ответить.

- За что? - она как будто не понимала. Да и какое там могло быть понимание.

- За то, что берет на работу детей.

- Но мы ведь сами пошли, сами захотели. Нас никто не принуждал, - перекрикивала Лена шум метро.

На следующий день я пошла в школу, а на первом уроке мне позвонила Лена. Она сказала - Дашка, а его больше нет. Ни мужика, ни магазина. Сожгли его. Да, да, магазин. Прикинь. Кто? Да хуй знает, бандиты наверное.

Я расплылась в улыбке. Мне стало тепло и хорошо. Я поверила в любовь и дружбу. В высшую силу и высшую справедливость.

- Нет, походу это не бандиты, - я сорвала урок разговором по телефону, но теперь никакая запись в дневнике не могла меня омрачить.

- А кто, блин? Ты может? - Лена улыбалась, я чувствовала это.

- Бог.