К вопросу о причинах тяги мужчин к женскому доминированию.

Часть 1-я.
Ранее в дневниках писал о своих мыслях по вопросу выяснения причин тяги мужчин к женскому доминированию.
Хотел бы продолжить эту тему путём размещения выдержек из книги В. Н. Дёмина "ЗАГАДКИ РУССКОГО СЕВЕРА". Прочитать данную книгу было бы вообще хорошо всем, кто интересуется прошлым Русского НаРода, прошлым всего человечества, но применительно к конкретному рассматриваемому вопросу выбрал эту книгу по причине её чрезвычайной ёмкости фактическим материалом, необходимом для самостоятельного обдумывания, и столь желанной широты приводимых Дёминым работ иных исследователей.
Ранее упоминал такую причину тяги к «фемдому», как некая генетическая память о длительном периоде матриархата, имевшем место на всей планете. Нижеприведённые цитаты позволят вам как увидеть глубинный мировоззренческий аспект причин матриархата, так и царившие при нём «порядки», которые и могли запечатлеться в генетической памяти, проявляющейся, не исключено, как раз в форме тяги мужчин к фемдому, к «с./м.».
Цитаты привожу выборочно, заинтересовавшиеся – читайте всю книгу.

«…записаны редкие варианты Голубиной книги, именуемой здесь даже по-особому - Книга "Голубиный свет". Именно она сама и порождает все Мироздание - Белый свет, Красно солнце, Светёл месяц, Мать Сыру Землю, Сине море и другие природные феномены. Подобный подход не нов: во множестве религиозных представлений (включая Веды и Евангелие от Иоанна) мир трактуется производным от Слова - оно-то и записано в Священную Книгу. Точно так же расчлененный Первобог Голубиной книги восходит к самым началам общеиндоевропейской космогонической традиции (возможно, в данной роли как раз и выступал уже упомянутый Волот Волотович - бывший великан). Это доказал еще Алексей Степанович Хомяков (1804-1860) при анализе архаичной русской обрядовой песни с мотивами людоедства (есть, оказывается, и такая - да не одна!), где жена намеревается расчленить и съесть собственного мужа. Записанная и опубликованная в середине прошлого века в Курской губернии писательницей Надеждой Кохановской, эта страшная песня повергла в шок читательскую публику, а развернувшаяся полемика обнаружила среди прочего достаточную распространенность каннибалистского текста в разных областях России. В песне беспристрастно рассказывается про то, как жена вместе с подружками съела собственного мужа да еще попотчевала страшным угощением мужнину сестру, подзадоривая ее загадками:
Я из рук, из ног коровать смощу, Из буйной головы яндову скую, Из глаз его я чару солью, Из мяса его пирогов напеку, А из сала его я свечей налью. Созову я беседу подружек своих, Я подружек своих и сестрицу его, Загадаю загадку неотгадливую. Ой, и что таково: На милом я сижу, На милова гляжу, Я милым подношу, Милым подчеваю, Аи мил пер'до мной, Что свечою горит? Никто той загадки не отгадывает. Отгадала загадку подружка одна, Подружка одна, то сестрица его: - "А я тебе, братец, говаривала: Не ходи, братец, поздным-поздно, Поздным-поздно, поздно вечером".
Никто не сомневался в глубокой архаичности женских причитаний, но никто не мог толком объяснить их истинного смысла. Хомяков же, посвятивший данному вопросу специальную заметку, уловил в русской песне древнюю космогоническую тайнопись по аналогии с древнеегипетскими, древнеиндийскими и древнескандинавскими мифами. Более того, он назвал странную песню "Голубиной книгой в ее окончании". Чем же руководствовался Хомяков и каков ход его рассуждений? Мыслитель-славянофил напоминает, что северная мифология и космогония строила мир из разрушенного образа человеческого - из частей великана Имира, растерзанного детьми Первобога Бора. В восточных мифологиях и космогониях Вселенная также строилась из мужского или женского исполинского образа - в зависимости от того, кто был убийца-строитель мужское Божество или женское. В ходе дальнейшего космогонического процесса кости поверженного великана делались горами, тело - землею, кровь морями, глаза - светоносными чашами, месяцем и солнцем. В соответствии с канонами и традициями мифологической школы в фольклористике, Хомяков делает предположение, что та же схема действовала и в славяно-русской мифологии, что получило отражение и в Голубиной книге и "людоедской песне" (последняя - один из осколков древней мифологии, который при достаточном воображении можно сопрячь с некоторыми устойчивыми образами русского фольклора). По Хомякову, мифологические рассказы при падении язычества теряли свой смысл и переходили либо в богатырскую сказку, либо в бытовые песни, либо в простые отрывочные выражения, которые сами по себе не представляют никакого смысла. Таково, например, знаменитое описание теремов, где отражается вся красота небесная, или описание красавицы, у которой во лбу солнце (звезда), а в косе месяц. Точно так же из ряда вон выходящая каннибалистская песня, резюмирует Хомяков, "есть, по-видимому, не что иное, как изломанная и изуродованная космогоническая повесть, в которой Богиня сидит на разбросанных членах убитого ею (также божественного) человекообразного принципа... Этим легко объясняется и широкое распространение самой песни, и ее нескладица, и это соединение тона глупо спокойного с предметом, по-видимому, ужасным и отвратительным". Необычное превращение в русской "людоедской" песне образа-символа Вселенского великана - лишь одно из многих его расщеплений в мировой мифологии после выделения самостоятельных народов, языков и культур из единого в прошлом Праэтноса. Сходные космогонические мотивы обнаруживаются и в других индоевропейских мифологических картинах мира. Можно вспомнить, к примеру, Первопредка иранского народа - великана Йиму. Общеиндоевропейская корневая основа, закрепившаяся в его имени сохранилась также в современных русских словах "имя", "иметь". Пои иранским преданиям, первочеловек Йима - создатель мировой цивилизации, спасший человечество от потопа, обрушившегося на Землю после жесточайшей зимы. При Йиме в подвластных ему странах царил Золотой век, красочно описанный Фирдоуси в "Шахнаме". Но в конце жизненного пути Йиму, как и великана Имира, ждало расчленение: он был распилен пополам собственным братом-близнецом. Мир - из Человека! В этой мифологеме, сохраненной в Голубиной книге, впервые прозвучал великий философский принцип Всеединства Макрокосма и Микрокосма. Но и в первом своем мифологическом и религиозном обличии он имеет не одну только индоевропейскую, но и общемировую значимость. Жутковатый сюжет расчленения живого или мертвого тела как аналога Вселенной прослеживается и в китайской мифологии. Так, древнекитайский Первопредок-исполин Пань-гу, родившийся из Космического яйца, считается творцом Неба и Земли. 18 тысяч лет он, подобно эллинскому Атланту, продержал небо на своих плечах, вырастая ежедневно на 1 чжан, то есть около 3 метров (подсчитано, что за все время жизни он вырос до размера в 90 тысяч ли, то есть примерно 45 тысяч километров). Но главные космические превращения начались после смерти Пань-гу. В полном соответствии с древнейшими общемировыми представлениями, из частей его тела образова-лось все богатство поднебесного и наднебесного мира. Последний вздох Вселенского исполина сделался ветром и облаками, голос - громом, левый глаз - Солнцем, правый - Луною, туловище с руками и ногами - четырьмя стра-нами света с пятью знаменитыми горами, кровь - реками, жилы дорогами, плоть - почвою, волосы на голове и усы - звездами на небосклоне, кожа и волосы на теле - травами, цветами и деревьями, зубы, кости, костный мозг - металлами, камнями и минералами, пот - дождем и росою. Классической считается одна из версий мифа о смерти Осириса, когда тело его было разрублено коварным братом Сетом на 14 частей. Сестра-супруга Исида собрала и соединила все части изуродованного тела; не найденным остался только детородный уд. "Философией расчлененности" наполнена и египетская "Книга мертвых", где части тела усопшего в загробном мире совмещаются с конкретным Богом - носителем определенных свойств и функций. Вот небольшая характерная иллюстрация "распределения тела по Богам", взятая из 42-й главы Книги мертвых (в оригинале текст сопровождается виньетками с изображением Богов):
"...Лицо мое - это лицо Диска Сюжет о расчленении Первобога был распространен чуть ли не у всех древних народов. В устных талмудических сказаниях (неканонических ветхозаветных преданиях евреев) знакомое космическое клише перенесено на Первочеловека Адама; первоначально он имел вселенские размеры, заполняя собою весь Мир, и лишь после грехопадения Бог уменьшил размеры Праотца рода людского. Когда Адам лежал, голова его находилась на крайнем Востоке, а ноги - на Западе; когда же он встал, то все твари посчитали его, Вселенского исполина, Творцом, равным Богу. Ангелы констатировали: "В мире двоевластие", и тогда Бог Яхве уменьшил размеры тела Адама. Подобные же мотивы обнаруживаются и в мусульманских легендах, изложенных, к примеру, в поэме великого суфийского мыслителя Джалаледдина Руми (1207-1273) "Масневи", написанной на основе ближневосточного фольклора. У Руми Бог творит Адама из праха, а Дьявол проникает через раскрытый рот внутрь Первочеловека и обнаруживает там "Малый мир", подобный "Большому миру". Голова Адама - небо о семи сферах, тело его - земля, волосы деревья, кости и жилы - горы и реки. Как в природном мире - четыре времени, так и в Адаме - жар, холод, влага и сушь, заключенные в черной и желтой желчи, флегме и крови. А связанный со сменой времен года круговорот природы подобен кругообращению пищи в теле Адама. И т.д. Впоследствии популярный сюжет общемирового фольклора (не без влияния, однако, и Голубиной книги) проник в русские "отреченные книги" - апокрифы - и стал известен под названием "Вопросы, от скольких частей создан был Адам". Здесь Первочеловек рисуется по аналогии с Голубиной книгой, но как бы с обратным знаком: тело - от земли, кости - от камней, очи - от моря, мысли - от ангельского полета, дыхание - от ветра, разум - от облака небесного (Небо -синоним Космоса), кровь - от солнечной росы. Впрочем, с точки зрения единства Макро- и Микрокосма - центральной идеи всего русского космизма - направленность вектора "Человек-Вселенная" не имеет принципиального значения. Важна преемственность идей в общенаучном процессе осмысления Мира и места в нем рода людского. В данном смысле весьма знаменательно, что именно на русский апокриф об Адаме (равно, как и на Голубиную книгу) опирались П.А.Флоренский и Л.П.Карсавин при углубленном обосновании оригинальной концепции русского космизма о первичности Микрокосма в его соотношении с Макрокосмом.

Природа и Космос также мыслились как детородные первоначала, обусловливающие сексуальное поведение всего живого и в особенности людей. Именно в космическо-небесных силах видели первоисточник сексуальной энергии - мужской и женской. В наибольшей степени данный аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах; их естественными декорациями и выступали древние рукотворные мегалиты.
Несмотря на скудные сведения историков, античный мир располагал обширными представлениями и немаловажными подробностями о жизни и нравах гиперборейцев. И все потому, что корни давних и тесных связей с ними уходят в древнейшую общность праиндоевропейской цивилизации, естественным образом связанную и с Полярным кругом и с "краем земли" - северной береговой линией Евразии и древней материковой и островной культурой. Край этот не всегда был столь безлюдным и бесприютным. Все выглядело иначе, когда несколько раньше сюда, на край Ойкумены, к гиперборейцам приходил Персей, чтобы сразиться с Горгоной Медусой (Медузой) и завладеть волшебными крылатыми сандалиями. Медуса - дочь морского Божества Форкия - сына Геи-Земли и прообраза русского Морского царя, - сочетавшегося браком с титанидой Кето. У них было шесть дочерей, родившихся в гиперборейских пределах. Изначально они почитались как прекрасные Лебединые девы (лишь значительно позже из идеологических соображений они были превращены в безобразных чудовищ грай и горгон). Дискредитация горгон шла по той же схеме и, видимо, в силу тех же причин, что и приписывание противоположных знаков и отрицательных смыслов при распаде общего индоиранского пантеона на обособленные религиозные системы, когда "деви" и "ахуры" (светлые божественные существа) становятся "дэвами" и "асурами" - злобными демонами и кровожадными оборотнями. Это общемировая традиция, присущая всем без исключения временам, народам, религиям. Демонизация политических и идеологических противников и сегодня выступает эффективным, хотя и аморальным, средством конкурентной борьбы. Что же тогда говорить о глубокой древности! Судя по всему, еще до начала миграции протоэллинских племен на Юг у части их произошла переориентация на новые идеалы и ценности. Особенно наглядно это проявилось на примере самой знаменитой из трех горгон - Медусы (Медузы). Как и многие другие хорошо знакомые имена мифологических персонажей, Медуса - это прозвище, означающее "владычица", "повелительница". Дочь Морского царя Форкия, возлюбленная владыки морской стихии Посейдона - прекрасноликая Лебединая дева Медуса властвовала над народами северных земель и морей (как выразился Гесиод, "близ конечных пределов ночи"). Но в условиях господствующих матриархальных отношений Власть не ужилась с Мудростью: соперницей Медусы стала Афина. Скупые осколки древних преданий позволяют восстановить лишь общую канву разыгравшейся трагедии. Не поделили власти над Гипербореей две девы-воительницы. Борьба была жестокой - не на жизнь, а на смерть. Первым актом изничтожения соперницы стало превращение прекрасной Лебединой царевны Медусы в отвратительное чудовище с кабаньими клыками, волосами из змей и взглядом, обращающим все живое в камень. Данный акт символизирует, скорее всего, раскол протоэллинского этнического и идеологического единства и отпочкование той части будущих основателей великой древнегреческой цивилизации, которые, возможно, под воздействием природной катастрофы и под предводительством или покровительством девы Афины двинулись с Севера на Юг и в пределах жизни отнюдь не одного поколения добрались до Балкан, где, воздвигнув храм в честь Афины, основали город, и поныне носящий ее имя. Но женская мстительность не знает границ. Афине было мало морально уничтожить Медусу - ей потребовалась еще и голова соперницы. Вот почему, некоторое время спустя, она отправляет назад, в Гиперборею, своего сводного брата Персея и, по свидетельству многих, сама сопровождает его. Обманным путем Персей и Афина вместе расправились с несчастной Медусой: по наущению Паллады сын Зевса и Данаи отрубил горгоне голову, а Афина содрала с соперницы кожу и натянула на свой щит, в центре которого поместила изображение головы оболганной Морской девы. С тех пор щит Афины по имени низвергнутой соперницы носит название "горгонион" (рис.44). Лик Медусы украшал также эгиду (доспех или же плащ-накидку), которую носили Зевс, Аполлон и все та же Афина (рис.45). Символ поверженной Медусы и в последующие века продолжал играть для эллинов магическую роль. Ее изображения очень часто помещались на фронтонах и резных каменных плитах в храмах. Память о носительнице гиперборейских традиций - Горгоне Медусе у народов, населявших в разные времена территорию России, не прерывалась никогда. Змееногая Богиня-Дева, которая вместе с Гераклом считалась греками прародительницей скифского племени, не что иное, как трансформированный образ Медусы. Лучшее доказательство тому не вольное переложение мифов в Геродотовой "Истории", а подлинные изображения, найденные при раскопках курганов (рис.46). В русской культуре изображение Медусы сохранилось в лубковой живописи, где она предстает как Мелуза (Мелузина) - дословно "мелкая" (см. Словарь В. Даля): вокализация слова с заменой согласных звуков произведена по типу народного переосмысления иноязычного слова "микроскоп" и превращения его в русских говорах в "мелкоскоп". Однозначно связанная в народном миросозерцании с морем, русская Медуса-Мелуза обратилась в сказочную рыбу, не потеряв, однако, ни человеческих, ни чудовищных черт: на лубочных картинках она изображалась в виде царственной девы с короной на голове, а вместо змеевидных волос у нее ноги и хвост, обращенные в змей (рис.47). Высказывалось мнение что Мелузина с русского лубка - это изображение героини западноевропейского рыцарского романа о женщине-оборотне волшебнице Мелузине. Действительно в ХV11 веке для нужд царского двора было осуществлено два перевода этой народной книги. Однако, по признанию исследователей, она не имела широкого распространения и не дошла до массового читателя. Кроме того, каково бы ни было происхождение известного русского лубка, он, вне всякого сомнения, опирается на какие-то более древние изобразительные образцы. Самобытность данного образа отстаивал и его первый публикатор - известный русский историк искусства Дмитрий Александрович Ровинский (1824-1895) в своем по сей день непревзойденном 5-томном издании "Русские народные картинки" (1881-1893). Ничего рыбьего в самом образе русской Мелузы-Медусы практически нет - рыбы ее просто окружают, свидетельствуя о морской среде. Похоже, что русская изобразительная версия гораздо ближе к тому исходному доэллинскому архетипу прекрасной Морской царевны, которая в процессе Олимпийского религиозного переворота была превращена в чудо-юдо. Память о древней эллинско-славянской Медусе сохранилась и в средневековых легендах о Деве Горгонии. Согласно славянским преданиям, она знала язык всех животных. В дальнейшем в апокрифических рукописях женский образ Горгоны превратился в "зверя Горгония": его функции во многом остались прежними: он охраняет вход в рай (то есть, другими словами, является стражем прохода к Островам Блаженных, где царил Золотой век). В несколько другом обличии и с иными функциями предстает Медуса в знаменитых древнерусских амулетах-"змеевиках". Магический характер головы Медусы, изображенной в расходящихся от нее во все стороны змеях, не вызывает никакого сомнения, его защитительно-оберегательное предназначение такое же, как и на щите Афины-Паллады или эгиде Зевса. Знаменательно и то, что тайный эзотерический смысл доэллинских и гиперборейских верований дожил на русских амулетах чуть не до наших дней: точная датировка даже позднейших находок является крайне затруднительной. В христианскую эпоху неискоренимая вера в магическую силу и действенность лика Медусы компенсировалась тем, что на обратной стороне медальона с ее изображением помещались рельефы христианских святых - Богоматери, Михаила-Архангела, Козьмы и Демьяна и др. (рис.48). До сих пор не дано сколь-нибудь удовлетворительного объяснения происхождению и назначению русских "змеевиков". Современному читателю о них практически ничего не известно: в последние полвека - за малым исключением - публикуется репродукция одного и того же медальона, правда, самого известного - принадлежавшего когда-то Великому князю Владимиру Мономаху, потерянного им на охоте и найденного случайно лишь в прошлом веке (рис.49). На самом деле "змеевиков" (в том числе и византийского происхождения) известно, описано и опубликовано множество. И с каждого из них на нас смотрит магический взгляд Девы-охранительницы Горгоны Медусы, в глазах которой навечно застыла неразгаданная Тайна Гипербореи...

Но где же тот ключ, который позволяет приоткрыть тайны минувших времен? Да вот же он перед нами - сокрыт в архаичных стихах хотя бы всё той же Голубиной книги! Вдумайтесь в вопросы, которые волновали наших пращуров:
"..."Кая земля всем землям матu? Которо море всем морям матu? Кое возеро всем возерам матu? Кая река всем рекам матu? Который город городам матu? Котора церква всем церквам матu? Котора птица всем птицам матu? Который звире всем звирям матu? Кая гора всем горам матu? Который камень каменям матu? Кое древо всем древам матu? Кая трава всем травам матu?
Именно тут и обнаруживается любопытнейшая деталь, которая позволяет проникнуть в самую сокровенную тайну древнего мировоззрения: в приведенном варианте владыки природных царств и стихий величаются не отцами, а матерями (наподобие того, как это запечатлелось и в известной поговорке "Киев - мать городов русских", хотя и название Киева и слово "город" мужского рода). Например: Который камень камням матu Сохранилось ли имя той древней матери? Сохранилось - наиболее близкое нам по времени и по духу. Это - Мать Сыра Земля!

Одной из главных причин поклонения женщине как Великой Богине, воплощенной в Матери-Земле, явилось также и то, что именно с женщин-собирательниц плодов земли зачалось искусство земледелия, сохранение семян и выращивание растений. Все это вместе взятое и слилось в священное таинство, олицетворением коего явилась женщина-мать, роженица и рожаница - рожающая детей и рождающая в эзотерическом союзе с землей урожай, обеспечивающая продолжение собственного рода и сохраняющая преемственность в жизни растительного (а затем и животного) царства. Она - сама царица в этом мире, она - Богиня (Деметра, Кибела, Рожаница, Гея, Рея, Мать Сыра Земля). Земля - мать всего сущего, считали эллинские мыслители: "все рождает земля и все берет она опять". Самые таинственные Элевсинские мистерии у афинян были связаны с культом Земли. Участники сакраментальных актов спускались в подземный храм Матери-Земли Деметры и тем самым превращались в ее детей, дабы подготовить в недрах подземной Богини к новому рождению после смерти из лона божественной матери. Что именно происходило в подземельях храма Деметры, известно лишь в общих чертах: каждый участник Элевсинских мистерий был связан обетом молчания, нарушение которого было хуже смерти и потому никто не оставил никаких свидетельств. Элевсинские мистерии надолго аккумулировали и законсервировали в символическо-закодированной форме древнейшую память о мифическом прошлом эллинов, включая и гиперборейскую старину. Общеславянские и русские мифы о Земле-матери очень древнего происхождения - они пронизывают все исторические эпохи, различие между которыми весьма условно.
На протяжении всего нашего повествования имена Матери Сырой Земли и Великой Богини-Матери используются как синонимы. Это не случайно, ибо отражает реальную логику исторического процесса и развития древнейших традиций. Образ Матери Сырой Земли - более поздний. Он возник и оформился в виде известной и поныне мифологемы в эпоху развитого земледелия, когда пахотная земля стала играть решающую роль в обеспечении хозяйственной жизни и процветания человеческого общества. Но земледелие существовало не всегда, и культ Великой матери всего живого возник задолго до того, как на бескрайние просторы полей вышли пахари и сеятели. По существу вся человеческая история и предыстория начиналась с поклонения Женскому началу и Женскому естеству. Прежде всего это относится к процессам воспроизводства себе подобных, где главную роль играет женщина, которой на роду написано быть матерью. Недаром на языке североамериканских индейцев навахо Земля называется naestsan, что дословно переводится как "опрокинутая на спину" (то есть "приготовившаяся к соитию женщина"). При этом, по представлениям индейцев, у Матери-Земли существует четыре чрева, в самом глубоком из них когда-то произошли и изначально жили люди. В основе оргиастических культов, распространенных по всей земле, лежали таинства оплодотворения, зачатия и родов. А объектами поклонения, жертвоприношения и соблюдения подчас достаточно жестоких ритуалов неизбежно становились природные и рукотворные феномены, выражающие женское естество: пещеры, ущелья, озера, колодцы, венки, кольца и пр. Так сложился культ Великой Богини, распространенный по всему миру, во все времена и у всех древних народов. Его корни уходят к самым истокам человечества. Свидетельство тому - многочисленные находки древних Богинь и изображений женского естества, которые найдены практически на всех континентах Земли (рис. 75). Исторический же период, соответствующий вечному символу и продлившийся несколько тысячелетий, как уже неоднократно подчеркивалось, получил название матриархата. С функцией жизненности и плодоношения Земли сопрягались не только представления о соитии и деторождении, не только основные моменты ежегодного земледельческого цикла, но и добыча руды и процесс выплавки из нее металла. Мирча Элиаде, досконально исследовавший историю данного вопроса так суммирует свои выводы:
"Такие концепции чрезвычайно древние. Шахты, подобно устьям рек, приравнивались к лону Матери-Земли. На вавилонском языке термин pu означает как "исток реки", так и "влагалище"; на египетском - слово bi означает как "влагалище", так и "штольня шахты"; на шумерском buru также означает "влагалище" и "река". Вероятно, руды, добываемые из шахты, приравнивались к зародышам. Вавилонское слово an-kubu некоторыми авторами переводится как "эмбрион", а другими - "выкидыш". Во всяком случае имеется скрытая симметрия между металлургией и деторождением. Жертвоприношение, иногда выполняемое перед плавильным горном, напоминало родовспомогательное жертвоприношение. Горн приравнивался к лону, именно там "зародышевые руды" должны были завершить свой рост и проделать это за значительно более короткий промежуток времени, чем тот, который потребовался бы, если бы они оставались скрытыми под землей. Металлургический процесс во многом подобный сельскохозяйственному труду - и в такой же мере подразумевающий плодородие Матери-Земли - в конце концов, вызвал в человеке чувство уверенности и даже гордости: человек чувствовал, что может сотрудничать с Природой в ее работе, что способен ускорить процесс роста, происходящий во чреве Земли. Человек понуждает и ускоряет ритм этих медленных глубинных созреваний в некоторм смысле, он занимает место Времени".
Древние этносы видели в космическо-небесных силах первоисточник сексуальной энергии - мужской и женской. Так, согласно греческой мифологии, основы которой прапредки эллинов принесли с Севера, одной из главных первопотенций Мироздания выступает всепронизывающий Эрос, "прекраснейший из всех вечных Богов":
Сладкоистомный - у всех он Богов и людей земнородных Душу в груди покоряет и всех рассужденья лишает. Гесиод. Теогония. 121-122.
Эрос первичен по отношению ко всему живому и неживому. Он появился во Вселенной задолго до небожителей и людей. Его рождение из первозданного Хаоса и Мрака вдохновенно описано античными поэтами:
...И вот из яйца появился Эрос сладострастный. Он явился в сверкании крыл золотых, легконогому ветру подобный. ...Всё смешала Любовь. Аристофан. Птицы. 696-699.
Изначально-неуничтожимая сексуальная энергия, разлитая во Вселенной, отдельными порциями черпается индивидами, превращаясь в то неодолимое, объективно-бессознательное влечение, которому уже в наше время было дано название либидо. Однако индивидуальная любовь приходит и уходит, а Эрос продолжает царствовать - он вечен, он неуничтожим. И доминирует в нем женское начало, то, которое в тантризме получило наименование шакти (женская сексуальная энергия - по имени супруги Шивы Шакти). Естественно, в неразрывной гармонии с началом мужским. По древнеиндийским мифологическим воззрениям, носительницей космической эротической энергии выступала Утренняя Заря - Ушас, супруга самого Неба, рожавшая, подобно птице, сносящей яйцо, Солнце и тотчас же вступающая с ним в кровосмесительный брак. Ушас - одновременно и мать, и жена Солнца-Сурьи. Такой вот космический инцест, присущий, впрочем, очень многим Богам Древнего мира. В греческой мифологии, к примеру, Земля-Гея вступает в брачную связь с собственным сыном Небом-Ураном, которого "равного себе ширью" родила, "чтоб точно покрыл ее всюду", а от внука своего Посейдона порождает чудовищного великана Антея, возводившего кумирни из черепов загубленных им людей, пока его самого не задушил, подняв в воздух, Геракл. Среди бессчетного множества любовных избранниц Владыки Олимпа Зевса - его сестры Деметра и Гера, дочь Персефона (римская Прозерпина), внучка Ниоба, тетка Фемида, племянница Метида (1-я жена и мать Афины-Паллады) и т.д..

На Севере древнее Божество известно под разными именами. Наиболее известна - хотя бы по русским летописям - Злата Баба (гиперборейская Златогорка). У коренных же народов Севера матриархальный культ - отголосок глубочайшего прошлого. Большинство этносов, населяющих северные территории России в настоящее время, поселились здесь сравнительно недавно - в 1 и 11 тысячелетии новой эры. При этом почти у всех преобладало жесткое патриархальное мировоззрение - с абсолютным культом мужчины и подчиненным положением женщины. Матриархальные отголоски в культуре и традициях этих народов сохранились в самых глубинных пластах памяти. Например, в преданиях таймырских нганасан Великая Богиня древности выступает в своем первозданном виде. О себе она говорит так: "Какая я женщина? Всему живому, всем червям, птицам я мать. Из моего брюха они родились". Потрясающим мифологическим образом, восходящим к классическому прототипу Великой Богини, остается праматерь Ильматар из "Калевалы". В ее имени сохранились две древнейших корневых основы из некогда единого праязыка: иль - что издревле во многих семитских языках означает "Бог" (в данной вокализации "божественное слово" вошло и в оригинал Библии, откуда и прижившееся на Руси имя Илья); другой древнейший корень - матар - не нуждается в переводе. Известен и другой перевод: ильма - "воздух", тар "дочь", Ильматар - "дочь воздуха". Однако в архаичном смысле Ильматар означает Богоматерь. В этой роли она и представлена в начальной руне "Калевалы" - как дочь бескрайнего воздушного пространства (неба) и одновременно Мать воды, первичного океана. В безысходном одиночестве она сначала носится "средь пустынного пространства", а затем спускается вниз и плавает на просторах открытого моря. Море же вместе с буйным Ветром стали мужьями Ильматар. От этих двух отцов и родился главный герой карело-финского эпоса Вяйнямёйнен после 30-летнего пребывания во чреве матери. У других северных народов в образах женских божеств также явственно прослеживаются черты классической Великой Богини. Такова самодийская Мать Земли: у ненцев ее имя Я-небя, у селькупов - Ылэнта-кота. Обе - подлиные повелительницы людских судеб, обе определяют линию жизни каждого человека не только с момента рождения, но и даже задолго до того: они хранят не рожденные души, поочередно посылая их на кончиках лучей утреннего солнца к земным просторам. А вот у кетов (енисейских остяков) в соответствии с общемировой троичной традицией три женских Божества, три Великих Богини: вредоносная Хосэдем, живущая под землей или в скале (функционально она напоминает карело-финскую Лоухи и явно пришла из Древнекаменного века), живоносная Хаседбам и, наконец, лебединая Томэм - Мать жара, олицетворяющего огонь и Солнце. В разных обличиях предстает Великая Богиня в эскимосских сказаниях. И под разными именами. Повсеместно известна она, как Седна - "Хозяйка тюленей". Но в западной Гренландии ее зовут Арнаркугсан ("Старая Женщина"), в восточной Гренландии - Иман-инуа ("Мать моря"), а канадские эскимосы величают ее Нетсилик. Кроме того, по сообщениям этнографов и краеведов, на острове Врангеля в Северном Ледовитом океане находится природное святилище - гора, контуры которой напоминает лицо женщины. Раньше сюда в пору короткого полярного лета приплывали эскимосы-охотники, дабы поклониться и принести дары нерукотворному изваянию Великой Богини. По информации бывшего директора тамошнего заповедника Бориса Владимировича Кестера, лицо женщины (по-эскимосски Дрым-Хэд) впечатляет своими размерами - около километра. Его хорошо видно со склона противолежащей горы. Отголоски древней матриархальной эпохи слышатся и в легендах Лапландии. Известная писательница, знаток лопарской мифологии и хранительница саамского фольклора - Надежда Большакова - рассказывает о Водной Богине Сациен, живущей в северных реках и озерах. Она - настоящая Снежная королева: красота ее неописуема, лицо белое, волосы длинные, Богиня постоянно расчесывает их сидя на камне. Пред людьми предстает обнаженной, упорно преследует мужчин, сходится с ними для продолжения рода, а затем безжалостно топит в реках и озерах. Потомство Сациен необъятно, оно населяет все реки и озера Лапландии. Легенда наводит на мысль об амазонках, которые точно также после соития уничтожали пленных или соблазненных мужчин.

С победой патриархата культ Великой Богини еще долго продолжал существовать и процветать в рамках самых разнообразных культур. При этом сам образ и имя Богини могли претерпевать значительные изменения, приспосабливаясь к новой идеологии и традициям сменявшим друг друга этносов. В данном плане наиболее показательным, пожалуй, является трансформация образа и культа Богини Любви. У древних шумерийцев она известна под именем Инанны (рис.76), у вавилонян она же - Иштар (рис.77), у хананян - Ашторес, у других семитских народов - Астарта (рис.78), у эллинов - Афродита (рис.79), у римлян - Венера. Обо всех названных Богинях сохранилось множество преданий и свидетельств об достаточно жестоких ритуалах в их честь. Достаточно показательна и колоритна безжалостная Иштар - Богиня бесконтрольной и необузданной сексуальной страсти (она и изображалась обычно с задарнной юбкой). В Месопотамии она так же, как и в Средиземноморье, олицетворяла Утреннюю звезду. Среди многочисленных эпитетов Иштар - Владычица Богов, Царица царей, Дева-Воительница, Яростная львица и др. Культ Иштар (а значит, и Утренней звезды) был грубо эротичным, связанным с разнузданными празднествами, их непременным условием была полная сексуальная раскованность, массовые оргии, храмовая проституция, публичное принесение в жертву девственности и самооскопление. Образ коварной, похотливой и мстительной Иштар рисует нам одна из величайших книг всех времен и народов - Эпос о Гильгамеше ("О все видавшем"). Здесь Богиня Утренней звезды предстает во все содрогающей красоте Женщины-соблазнительницы, чья "любовь - буре подобна, двери, пропускающей дождь и бурю, дворцу, в котором гибнут герои". Считая, что Гильгамеш принадлежит ей по праву матриархата (здесь несомненны отзвуки эпохи Владычества женщин), как всякий мужчина (даже шире - любое существо мужского рода, ибо она не брезговала и животными), Иштар безапелляционно предлагает свою любовь Герою:
И владычица Иштар на него устремила очи, Устремила очи на красоту Гильгамеша: "Ну, Гильгамеш, отныне ты мой любовник! Твоим вожделеньем я хочу насладиться. Ты будешь мне мужем, я буду тебе женою... Перевод Николая Гумилева
Но целомудренный герой отказывается от навязываемого счастья, ссылаясь на бесстыдную неразборчивость Богини и тысячи ее жертв - загубленных любовников. Отвергнутая Иштар, как и полагается разъяренной женщине, мстит изощренно: насылает на родной город Гильгамеша - Урук - чудовищного быка, и тот, подобно слону, сотнями давит ни в чем не повинных жителей и умертвляет их своим смертоносным дыханием. Богиня требовала непрерывных кровавых жертв. Что это были за жертвы описывает уже в новое время известный античный писатель Лукиан (ок. 120 после 180) на примере более позднего культа Астарты, существовавшего на Ближнем Востоке параллельно с уже с победно шествовавшим христианством. Вот как описывается кульминация весеннего празднества в честь Великой Богини:
"В то время, как одни играют на флейтах и справляют оргии, на многих уже находит безумие, и, хотя пришли они сюда только как на зрелище, начинают делать следующее, - расскажу и о том, что они делают: юноша, которому надлежит совершить это, с громким криком сбрасывает свои одежды, выходит на середину и выхватывает меч; мечи эти постоянно находятся там, как я думаю, для этих целей. Оскопив себя мечом, юноша носится по всему городу, держа в руках то, что он отсек. И в какой бы дом он ни забросил это, оттуда он получает женские одежды и украшения. Вот всё, что совершается во время оскопления".
Надо полагать, ранее этот изуверский ритуал был распространен повсеместно, а его традиции уходят в глубь веков. Тем более, что уж чего, чего, - а кровожадности в оргиастических ритуалах, особенно выполняемых женщинами, хватало во все времена. Достаточно показательны - необузданные оргии с бесконтрольно-сексуальным и кровавым финалом, который в античной Греции был связан с