Рассказы

Люди в аквариуме


Когда игра заканчивается, король и пешка падают в одну и ту же коробку.
Итальянская пословица

Звонок в дверь раздался крайне неожиданно, поэтому единственное, что оставалось сделать Серому Кардиналу — вставить ключ в замок, повернуть его там дважды и с немым изумлением уставиться на посетившую его в столь поздний час гостью. На пороге стояла девушка среднего роста, худощавого телосложения. В руках она сжимала небольшую спортивную сумку. Внимательно посмотрев на неё, Серый Кардинал поправил большие чёрные очки и довольно ехидно осведомился:

— Что, в гостинице лишних мест не нашлось?

Но вместо того, чтобы начать оправдываться в ответ, девушка внимательно посмотрела на своего Кардинала, пытаясь понять, что изменилось в его облике за два последних года.

— Раньше ты не носила очки… — голос Мины звучал тихо и спокойно.

— Раньше надобности такой не возникало.

Серый Кардинал всё так же оставался упрям и резок, смотря в упор на свою гостью. Казалось, он так и не мог решить — пустить её внутрь или оставить стоять за дверью.

Закусив нижнюю губу, Кардинал слишком медленно открыл дверь и прошёл вглубь коридора, давая понять, что все пути свободны.

Мина сразу прошмыгнула внутрь и начала раздеваться, смотря прямо перед собой. Она прекрасно понимала, что излишняя грубость — это всего лишь оставшаяся боль от разбитой вдребезги маски, поэтому не обижалась на столь холодный приём.

— Есть хочешь?

Девушка просто кивнула. На что получила вполне закономерный ответ:

— Продукты в холодильнике, чайник стоит на месте, незваные гости обслуживают себя сами.

Стараясь скрыть улыбку, внезапно появившуюся на губах, Мина всё также тихо произнесла:

— Ты, как всегда, очень добра.

Резко повернувшись в коридоре, Кардинал слишком внимательно посмотрел на девушку:

— Думаешь?

— Знаю.

— Вот это и хреново.

***

Кардинал всё также сидел неподвижно в комнате и непрерывно смотрел на Мину, которая в одном нижнем белье гладила чёрное строгое платье и белый кружевной передник. Сделав резкий вдох, Кардинал встал со своего места и навис над девушкой, чуть слышно спросив у неё:

— Что такое боль?

Оторвавшись от своего занятия, Мина осторожно поставила утюг в вертикальное положение и на минуту задумалась.

— Боль, — медленно начала она, — это рассыпавшаяся на мелкие крупицы надежда, которую уже никогда не соберёшь.

— А ты бы хотела?

Девушка лишь пожала плечами.

— Мне достаточно отсутствия твоего желания.

Обойдя гладильную доску, Кардинал вальяжно облокотился на неё, посмотрев Мине прямо в глаза:

— Так зачем ты снова здесь?

— Чтобы нанести себе очередное предательство.

Горько усмехнувшись, Серый кардинал печально констатировал давно приевшийся, но в то же время неопровержимый факт:

— Что и требовалось доказать.

— А чего хочешь ты?

Закончив глажку, девушка начала медленно надевать платье, стараясь не отводить взгляд от Кардинала.

— Хочу, чтобы меня наконец-то оставили в покое.

— А ещё?

Медленно повернувшись спиной, Мина бережно взяла в руки ленты от передника и потянула их назад, намекая, таким образом, на заключительную часть этого своеобразного ритуала, которую должен был исполнить непременно Кардинал.

Чуть подтянув девушку к себе, он начал завязывать вязки на большой воздушный бант, мысленно считая до десяти в обратном порядке. Дойдя до нуля, Кардинал прорезал свой внезапно охрипший голос:

— Займись уже делом, а?

Мине не оставалось ничего другого, кроме как прискорбно ответить:

— Будет исполнено, моя Госпожа…

***

Кардинал задумчиво ходил по комнате, всё время нарезая по ней круги, в то время как Мина стояла неподвижно возле книжного шкафа и зачарованно смотрела на толстые корешки книг. — А где та самая?

— Я её выбросил.

— Понятно.

Медленно опустив тряпку в тазик, девушка вытащила из воды и отжала её, а затем начала протирать полки, но вскоре вынужденно остановилась, когда он задал ей очередной каверзный вопрос:

— Как думаешь, мы с тобой изменники?

Мина неопределённо покачала головой, начав напевать себе под нос:

Это такая игра! С клетки на клетку в отчаянном прыжке.
Это такая игра!
Кем-то сегодня пожертвуют на доске.
Пригодится для подлых интриг…
Парализующий яд, усыпляющий газ,
Стоит отвлечься на миг…*

— Пешки сыграют нами за нас?

Это был вопрос, хотя и утвердительный.

Девушка не стала ничего отвечать, с замиранием сердца ожидая следующий ход. Серый Кардинал не заставил себя долго ждать. Подойдя к своему рабочему месту, он быстро открыл вкладку ВК и нашёл в своём плей-листе нужный трэк. Полуразвернувшись к ней, Кардинал слишком весело спросил:Реклама:

— Ты же не думаешь, что после прошлого раза я буду тебе ещё что-то петь?

Здесь уже настала очередь усмехаться Мине, всё также почтительно отвечая.

— Если Вам будет угодно…

— Да неужто?

Прогнувшись в поклоне, Мина покорно замерла, когда услышала первые звуки внезапно начавшейся песни:

Я никогда не буду прежним,
Просто я никогда не буду нежной,
Просто я никогда не буду вежлив,
Просто я никогда не буду честной.

Просто я никогда не буду рядом,
Просто я никогда не буду в сердце,
Просто знай, никогда не буду прежним,
Просто я никогда не буду, никогда не буду.**

— Пуля прошла навылет?

Голос её стал довольно болезненным. Она уже была не рада, что всё-таки приняла решение сама прийти к нему, без приглашения и откровенного объявления войны.

— Скорее недолёт.

— Госпожа умеет делать больно.

— Тебе — да.

Встав со стула, Серый Кардинал угрюмо прошествовал на кухню и поставил чайник. Нужно было наполнить себя чем-то нужным и согревающим, пока все его внутренности не посыпались обратно наружу.

Мина появилась тут же с подносом, но услышав команду: «Вольно!» — резко согнулась, будто её только что проткнули ножом в спину.

— Зачем ты так?

— Это я хотел бы у тебя спросить.

Но она ничего не ответила, лишь забилась в дальний угол.

В голове у неё продолжал вертеться утренний вопрос:

«Чего хочешь ты?..»

***

Спали они в одной комнате. Мина на диване. Он — в кресле. Почти как безупречный средневековый рыцарь. Чуткий сон Серого Кардинала прервал внезапный резкий сигнал вибровызова. На телефон Мины пришло сообщение.

Взяв со стола её мобильный, он положил его в раскрытую ладонь девушки и сухо приказал:

— Читай.

— Прямо сейчас?

Казалось, что Мина совсем не спала, так как заговорила слишком чётко.

— А что тянуть-то? — вопросом на вопрос ответил Кардинал.

— Как скажешь.

Проведя ладонью по дисплею, девушка увидела только что пришедшее голосовое сообщение. Протяжно вздохнув, она сразу же включила кнопку воспроизведения, мысленно готовясь к чему-то неминуемому.

«Ты где?»


***

Серый Кардинал тактично молчал, пока она собирала вещи, чтобы опять отбыть в свои параллельные миры. Боли уже не было, так же как и пресловутого чувства вины. Но кошки всё равно скребли, а иногда даже весьма ощутимо царапали.

Душу.

Тело.

Внезапно нахлынувшие воспоминания.

— Это была плохая идея.

Его голос звучал слишком потерянно и устало.

— Сама знаю.

Полностью одевшись, Мина направилась к выходу вместе со своей спортивной сумкой. Платье с передником так и осталось висеть на стуле. В качестве прощального подарка.

Выйдя на улицу, девушка села в только что приехавшее такси, чтобы доехать до дома. Путь был неблизкий, поэтому Мине нужно было чем-то себя занять. Наушники подходили для этой цели лучше всего.

Нажав на дисплей телефона, девушка обнаружила ещё одно непрочитанное послание. Отправителем значился не кто иной, как Серый Кардинал. Вздохнув, Мина нажала на сообщение, чтобы в следующий момент затрястись в нервной дрожи от прочитанного.

Так как она всё-таки получила ответ на свой главный вопрос:

«Я хочу того, чего у меня уже никогда не будет».

___________________________

* Ольга Пулатова — Игра.
** Мы — Никогда.

Каждый охотник желает знать

Убивают такой любовью,
Разрушают, используют, грабят.
Бойся тех, кто сорит этим словом,
Если ты не знаешь их правил.

гр. Fleur «Новое матное слово»

Это можно было назвать как угодно: лёгким флиртом без всяких обязательств, совместным убиванием времени, вынужденной дозой адреналина, спасительной миссией по сохранению чужой души… тленом, печалью, безысходностью, пустотой, одиночеством, болью, а также ещё сотней непримечательных и ничего не значащих вещей. «Скотина…»

Именно так она называла его, а после «этого» в очередной раз замазывала укусы на шее, царапины и синяки на бёдрах, локтях… подолгу смотрела на себя в зеркало и всё также не могла понять, зачем каждый раз ложится с ним в постель. А, главное, почему до сих пор терпит.

Почти все её подруги давно были замужем, имели детей, некоторые даже нескольких. Занимались привычными женскими делами: готовили, стирали, убирали. В их жизни не было кучи изрисованных листков, на которых изображалась она в самых пикантных позах со своими многочисленными кровоподтёками.

Профессия натурщицы для её бывших приземлённых одноклассниц приравнивалась к ремеслу шлюхи, поэтому для всех остальных она работала секретарём в одной из юридических контор, особо не распространяясь, где берёт деньги на качественные вещи.

В обычной жизни она была неприметной серой мышкой, вбегающей в кабинет начальника по первому зову, вечером же… к одному из самых шикарных домов, находящемся в частном районе, подходила красивая женщина в откровенных нарядах с глубоким декольте и броским макияжем. Мало кто мог узнать в ней скромницу-очкарика Зойку, что вечно роняла из рук папки с документами и заикалась от волнения.

У этой дамы был задумчивый, чуть затуманенный взгляд. Алая помада искрилась на тонких губах, придавая болезненной красоте женщины странный надломленный шарм, чуть волнистые пепельные волосы опутывали тщедушную спину, а загадочная улыбка так и не сходила с её напряжённого осунувшегося лица...


***

Доходя до его дома, она сразу скидывала туфли на высоком каблуке и вытаскивала из миндалевидных глаз линзы. Помада обычно стиралась только через несколько часов. Вернее размазывалась по всему лицу. Чтобы хоть как-то успокоиться, приходилось закусывать нижнюю губу и ждать, когда настанет утро.

Её стоны никогда не казались сладострастными. Даже ему. Трудно было изображать страсть, когда крепкая мужская рука била тебя по ягодицам, и вместо возбуждения к горлу подкатывал нервный ком, каждый раз увеличивая количество рвущихся наружу рвотных рефлексов.

В последнее время болезненные выкрики стихали всё быстрее, потому что она запрещала себе кричать в полную силу, показывая насколько ей страшно остаться одной… без своего Мужчины. Уговоры, как и сделки с собственной совестью, уже не срабатывали. Настырный внутренний голос всё время твердил одно и то же:

«Не может любящий человек бить. Причём так, чтобы жертва начинала вжиматься в стену задолго до удара».

— Но… он же меня любит. Заботится обо мне! — каждый раз восклицала она в сердцах, закрывая зарёванное лицо дрожащими руками.

«Враньё», — безапелляционно звучало в ответ.

Зоя прекрасно понимала, что кормит себя пустыми надеждами, пытаясь обеспечить иллюзию нормальной жизни, чтобы не казаться ущербной в глазах окружающих. Но непрерывно гонясь за пресловутым «женским счастьем», каждый раз оставляла в чужой спальне что-то по-настоящему важное, незаменимое, называющееся теперь столь вычурно и пафосно, — «Человеческое Достоинство».

После его — мужского, от первого не оставалось и следа. Каждое подобное утро он был до омерзения заботлив, незаметно подливал в кофе сливочный ликёр, укрывал пледом, пытаясь предупредить первые приступы озноба, не спуская с женщины участливого взгляда, и всё время говорил…

— Знаешь, Зойка, я тут подумал…

«А не пошёл бы ты на хуй…» — мрачно улыбалась она своим мыслям и делала вид, что внимательно слушает.

Курить…

Именно этого ей хотелось больше всего в такие моменты.


***

В очередной раз, сидя на его кровати, она вспоминала, как это всё началось. Первый раз они повстречались на набережной пару лет назад. Зоя, как и всегда, по своей неосторожности задела куда-то спешившего молодого человека, который выглядел просто обворожительно в чёрном приталенном пиджаке.

Взаимная симпатия возникла между ними практически мгновенно. Первые несколько месяцев, как и любая другая пара, они ходили в кино, рестораны, он дарил ей цветы, даже исполнил несколько серенад на акустической гитаре, чем окончательно покорил сердце невинной ещё тогда Зои.

Та действительно не понимала, за что ей выпало такое счастье, поэтому не очень сильно удивилась, когда в один момент все ласки и ухаживания рассыпались перед неумолимо поставленным ультиматумом: либо она подчиняется во всём ему, либо сразу катится к чёрту.

Исходя из того, что второй вариант Зойка точно выбрать не могла, потому что одинокие стены съёмного жилья давно как приелись молодой женщине, то чтобы получать хоть какое-то мужское внимание, она вполне могла стерпеть с его стороны не только домогательства, но и некоторую жёсткость в обращении с ней.

Но... всё имеет свойство заканчиваться, как хорошее, так и плохое. Пока мужчина продолжал о ней заботиться, Зойка уговаривала себя, что это в любом случае проявление его любви, пускай и не совсем стандартной.

Так продолжалось до того самого момента, пока её партнёр не начал открыто называть свою женщину детородной самкой и лупить за каждую провинность толстым отцовским ремнём с огромной железной пряжкой, упиваясь при этом её слезами и криком.

***

Сегодня он опять таскал Зойку за волосы, после того как закончил работу над рисованием её обнажённых грудей. Она была такая домашняя и родная. Никогда не сопротивлялась. Ведь именно он являлся для неё всем.

Стены его кабинета занимали рисунки — её обнажённые портреты. С самого ближайшего, прямо в упор на него, смотрела красивая развратная женщина, прижимающая к возбуждённому влагалищу скомканную простыню. Тонкие бледно-розовые губы натурщицы были призывно раскрыты, и художник не мог сдержать самодовольной улыбки. Ведь именно он, подобно Пигмалиону, сотворил это чудо.

Само же чудо, как и обычно, сидело на кухне. Уже заходя туда, он почувствовал что-то неладное. В комнате не было той сгорбленной краснеющей Зойки, которая каждое утро отводила в сторону смущённый взгляд.

За столом сидела уверенная в себе женщина, успевшая за полчаса привести себя в порядок: полностью одеться, накраситься и даже надушиться его духами. Откинув голову к стене, Зоя затягивалась тонкими дамскими сигаретами и смотрела ему прямо в глаза. С нескрываемым вызовом и омерзением.

— И давно ты куришь?..

Он ожидал от неё абсолютно любой реакции: от слез и испуга до неконтролируемой истерики, но только не пренебрежительно брошенного ему в ответ: «Давно».

Ярость настойчиво стучала в виски. Так и хотелось взять эту суку за шкирку и оттащить в спальню, чтобы снова жёстко и неприлично оттрахать во все щели, выбив раз и навсегда из головы эти феминистские штучки.

Дрянь...

Как она вообще посмела пойти против его воли? Усомниться в абсолютной силе власти над ней? Но ничего, сейчас он ей покажет.

— Дорогая…

Подобное обращение к Зойке прозвучало слишком неестественно и фальшиво. Судя по тому, как передёрнулись её плечики, так показалось не только ему. Ничего не ответив, женщина всё так же затягивалась очередной папиросой, смакуя её во рту.

— Давай ты сегодня не пойдёшь на работу. Скажешь, что плохо себя чувствуешь…

Он был готов поклясться, что сейчас она смотрела на него как на несмышленого ребёнка, улыбаясь одними уголками губ. По медленным движениям её головы из одной стороны в другую, он с удивлением обнаружил, что на его предложение последовал отказ.

Прекрасно понимая, что мирно договориться с ней не получится, он вальяжно прошествовал в гостиную, собираясь в очередной раз всё решить за неё. Набирая до боли знакомые цифры, он почувствовал за спиной её горячее дыхание. Зоя грудью прижималась к его спине, крепко обнимая за плечи.

«Испугалась!»

Внутри всё ликовало и взрывалось яркими фейерверками. Он победил. В очередной раз загнал Зойку в угол. Ему не терпелось развернуться к ней, чтобы увидеть в глазах привычный испуг и немое обожание, каждый раз выливающееся в абсолютную покорность.

«Ну что, сучка, вся уже течёшь, наверное?..» — самодовольно думал он, скалясь в плотоядной улыбке как опытный хищник, измотавший вконец уставшую от бессмысленного сопротивления жертву.

Пока он предавался своим триумфальным мыслям, Зоя медленно расстёгивала ворот его рубашки, касаясь раскрасневшейся кожи чуть дрожащими пальцами. Играла ими на сонной артерии, словно пытаясь извлечь из давно расстроенного инструмента, коим являлось его тело, чарующие звуки. Сухими губами покрывала подбородок чуть горчащими поцелуями, выдыхая прямо в ухо тягучее:

«Любимый…»

Сладострастие закончилось в тот миг, когда её зубы начали тянуть кожу на шее. Сначала медленно и нежно, придавая лёгкую остроту её действиям, но затем всё сильнее впиваясь в расслабленную плоть, будто намериваясь сорвать с неё эпителий.

— Да что ты, сука, делаешь?!

Его возмущению не было предела. Он уже был готов резко развернуться и дать ей сильную пощёчину, но именно в этот момент измятую рубашку художника прожёг фильтр от дымящейся папиросы, с радостью впиваясь в локоть, словно горящая ракета.

Зоя стояла перед ним блаженно улыбающаяся, зажмурившая глаза от удовольствия, словно только что насытившаяся кошка. Для полноты картины не хватало лишь тихого размеренного мурчания. И это действительно пугало…

Уходила Зойка молча, ведь он уже ничему не препятствовал. Зачем связываться с сумасшедшей, когда в городе столько молоденьких дурочек, мечтающих жить в роскоши? Бери себе любую и властвуй над ней, сколько захочется. Единственное, что так и не давало ему покоя — это подведший его нюх, врезавшийся со всего размаха в чужой металлический стержень.


***

Это было самое обычное утро...

Город только начинал просыпаться. В длинных вытянутых многоэтажных домах постепенно загорался свет. По улицам сонно проплывали редкие «шашки» такси. В лобовое стекло машин нещадно бил дождь. Всё казалось обыденным и чересчур тоскливым. Люди спешили по своим делам. Ничего не предвещало ярких, экстраординарных событий.

По крайней мере, Петрович, охранник одного из частных домов, заступая на дневное дежурство, думал именно так. Никаких чрезвычайных происшествий за прошедшую ночь не было, не считая маленькой сгорбленной Зойки, которая только что проскользнула через парадную дверь мимо него и даже не поздоровалась. Но Зойка… какое же это происшествие?

Несмотря на дождливую погоду, женщина была одета крайне легко. Белая блузка без рукавов плотно обтягивала небольшую Зойкину грудь. Отсутствие зонтика, казалось, совсем не смущало беглянку. Её шифоновая юбка всё время задиралась вверх от резких порывов ветра. Крепко сжимая в руках ненавистную ей обувь, бывшая натурщица стремительно двигалась к намеченной цели.

Добежав до мусорного бака, который находился сразу же за оградой, она с нескрываемым удовольствием швырнула дорогостоящие туфли в большую железную урну и, отойдя на безопасное расстояние от особняка, раскинула руки в разные стороны, безропотно давая каплям дождя пробраться ещё глубже под одежду...

«Какое прекрасное утро!» — внезапно подумалось ей.

Стихающий постепенно дождь, наверное, думал также…

Ago Alter

Какие тайны может хранить в себе старый подвал? Самые странные, страстные, сокровенные. Натали знала это лучше других, стоя сейчас на коленях перед властной и строгой блондинкой, что смотрела на неё сверху вниз и посмеивалась. — Ну что, сучка, скучала по своей Хозяйке?

— Конечно, Госпожа.

Опустившись на четвереньки, девушка покорно наклонила голову, позволив длинным рыжим волосам спадать вниз. Пленница прекрасно знала, что сейчас стоит делать.

Коснувшись губами кожаных сапог, Натали начала страстно целовать их, надеясь, что её усердие будет не только замечено, но и отблагодарено. Например, лёгкими шлепками по ягодицам…

«Бойтесь своих желаний, ведь они имеют свойство сбываться», — именно так всегда говорила эта стервозная и властная блондинка, перед тем как начать разрывать спокойную и уютную вселенную своей подопечной на части.

Вот и сейчас она взяла в длинные пальцы чёрный упругий стек и начала бить свою покорную и трепещущую от желания жертву по лопаткам, бёдрам, спине, заворожённо слушая её стоны.

В один момент доминантке стало мало пронзительных воплей, поэтому блондинка опустила на нежную кожу стек с двойной силой и властно закричала:

— Я тебя не слышу!

Раззадоренная жертва подняла раскрасневшееся лицо, в её небольших изумрудных глазах застряли слезы. Пленница вскрикнула ещё сильнее и почтительно поблагодарила свою Госпожу:

— Спасибо, Хозяйка. Ваша ничтожная рабыня всегда рада, когда Вы её наказываете и одновременно поощряете.

Блондинка чуть поддалась вперед, в её глазах черти затанцевали незримый для других беспорядочный адский танец:

— И рабыня, несомненно, хочет большего?

— Да!

Голос девушки внезапно сорвался на крик. Она с мольбой посмотрела на свою Повелительницу, мечтая об исполнении своего самого сокровенного желания:

— Возьмите меня, как последнюю сучку, истекающую собственной смазкой!

— Ты действительно этого хочешь?

Госпожа больше всего сейчас напоминала демона-искусителя, который не только дразнил, но и вынимал боль изнутри, самые сокровенные воспоминания, потаённые мечты и надежды о самом большом и прекрасном унижении, что этой ночью обязательно случится.

Девушка подтвердила мысли своей Повелительницы одновременно страстным, но в то же время отстранённым: «Да».

Блондинка на мгновение нахмурилась, слыша в голосе эту холодную, почти ледяную отчуждённость, но тут же взяла себя в руки, отдавая очередной приказ:

— Встань с пола, повернись спиной ко мне, ноги на ширине плеч!

Девушка быстро выполнила все указания, так как прекрасно знала, что сейчас произойдёт. И она действительно была этому рада.

Госпожа резко взяла невольницу за длинные рыжие волосы, слыша очередной вскрик. Хозяйка довольна вещью. Потому что вещь точно знает своё место. И то, что она в любой момент может быть использована по усмотрению светловолосой бестии, сочетающей в себе лик ангела и душу демона.

— Расставь ноги ещё шире, — командует Госпожа и резко вставляет пальцы левой руки во влагалище девушки.

Повелительница прекрасно осведомлена, что со своей сучкой можно не церемониться, а просто беспорядочно трахать пальцами вглубь, слушая её сладострастные стоны.

— Ты ведь хочешь сейчас кончить?

Это даже не вопрос, а обычная констатация факта, потому что они обе прекрасно знают единственный правильный ответ.

— Да, хочу.

— И что же для этого нужно сделать?

Алые губы садистки расплываются в подобии улыбки, что больше всего напоминает волчий оскал.

— Попросить Вас помочь мне…

— Я жду.

Набрав воздух в лёгкие, высокая рыжеволосая красавица содрогается в очередной раз, чувствуя, как через её тело проходит электрический заряд. Она уже готова озвучить вслух свою похотливую просьбу:

— Госпожа, позвольте своей сучке кончить.

***

Одиннадцать утра. Пора вставать. Так как Хозяйка проснётся примерно через два часа. Досчитав в уме до десяти, Лин скидывает с себя одеяло и грустным взглядом осматривает комнату. Чёрный латексный топ и такая же юбка безобразно валяются на полу.

Примерно в половине шестого единственное на что её хватило, так это развязать свои светлые волосы, стереть яркий вечерний макияж и вымыться. Сил на то чтобы убрать ещё и одежду вместе с дорогими изящными туфлями на высоком каблуке просто не было.

Рабочее время уже началось, поэтому девушка тут же заправила постель, убрала с пола бесстыдные последствия бурной ночи и начала быстро одеваться. Упаковав себя в строгое чёрное платье, блондинка достала из шкафа заранее накрахмаленный белый фартук. Дело оставалось за малым.

Надев сетчатые чулки и удобные белые лодочки, горничная быстро заплела волосы в тугую косу и мигом побежала вниз, на кухню, готовить Хозяйке завтрак.

Когда она закончила со всеми приготовлениями, циферблат настенных электронных часов показывал 12:45. «Успела», — подумала девушка и с облегчением выдохнула.

Ей было немного страшно заходить в комнату своей Госпожи после очередной бурной ночи, в которой каждый раз сплетались их внутренние демоны, покупая и продавая друг другу испепелённые похотью, болью и неистовым желанием обожжённые души.

Предварительно постучав, блондинка неспешно прошла внутрь просторной зашторенной комнаты и нараспев произнесла:

— Доброе утро, моя Госпожа…

Натали сидела на кровати, одетая в красивый шёлковый халат. Её волосы были собраны в тугую шишку на затылке. В руках она держала большую увесистую книгу, что с интересом читала.

«Как всегда, в своём репертуаре», — подумала Лин. Её губы дрогнули в грустной улыбке.

Ночь уже закончилась, эйфория прошла, поэтому сейчас нужно было разбираться с последствиями.

— Ты опоздала… — медленно произнесла Натали, оторвавшись от чтения. Сейчас эта грациозная молодая женщина не имела ничего общего с той маленькой похотливой сучкой, что совсем недавно умоляла кончить, а также изнасиловать её.

— Никак нет, моя Госпожа. Я пришла вовремя, сейчас ровно 13:00, — для пущей убедительности девушка вытащила из кармана передника мобильный телефон и показала включенный дисплей, на котором значился ровно час дня. Голос её был ровный, практический шёлковый.

— Позволите подать завтрак?

Ситуация казалась совершенно обыденной, так как повторялась с завидной регулярностью, как пресловутый день сурка. Но Лин до сих пор каждый раз было не по себе. Так как ночью она испытывала жуткий восторг от происходящего, а на утро жгучий стыд.

Потянувшись, рыжеволосая Госпожа вздрогнула. Этот болезненный жест не скрылся от наблюдательной Лин, которая прекрасно понимала, в чём дело.

— Я опять перестаралась, да? — растерянно спросила девушка и тут же безо всяких просьб подошла к туалетному столику и легким движением подхватила с него небольшую продолговатую аптечку.

— Немного, — Натали привычно усмехнулась, — не беспокойся. Сама ведь знаешь — на мне всё как на собаке заживает.

— А вот и нет, — Лин недовольно сжала губы и села на кровать, удобно устроившись за спиной Хозяйки, — позволите осмотреть Вашу спину?

Та лишь пожала плечами:

— Даже если не позволю, всё равно ведь настоишь на своём.

Девушка невольно улыбнулась, но тут же скрыла улыбку. Не время расслабляться.

— Я ведь о Вас беспокоюсь, — чуть встревожено сказала она и тут же развязала халат, начав внимательно осматривать покраснения на коже, а затем недовольно произнесла, — такие забавы вредны для моей Госпожи…

— А почему тебя это по ночам не особо волнует? — Лин явно слышала, как её Натали улыбается.

— Вы в любой момент могли прекратить, но не прекратили.

Госпожа чуть усмехнулась:

— Это ты мне вежливо намекаешь, что на нет и суда нет?

— Вот именно.

Вынув заживляющую мазь из аптечки, девушка осторожно начала втирать её в нежную кожу своей Хозяйки, проводя по спине длинные незримые полосы. Обработав одну часть, девушка на секунду остановилась и, не выдержав, коснулась губами лопатки, той самой, по которой ещё недавно била стеком.

Лин прекрасно знала, что возражений не последует, поэтому осторожно ласкала кожу языком, иногда трепетно целуя. Нанеся мазь на вторую часть спины, она нехотя отстранилась и встала с господской постели. А затем совершенно буднично спросила:

— Позволите идти?

— Конечно, — голос Натали был тихим, но в то же время спокойным и уверенным.

Оставив поднос с едой на столе, собранная и внешне невозмутимая горничная направилась к выходу, не сказав в очередной раз то, что обычно вертелось у неё на языке, но так и не могло вырваться наружу.

Служение

Они стояли вдвоём и не знали, что делать друг с другом. Сейчас должен был быть инструктаж, грубые тычки в спину, едкие, нецензурные выражения, но в камеру не вылетело ни звука. Всё было слишком спокойно для того, чтобы назвать происходящее нормальным.

Неспешными движениями Страж повернула девушку в сторону выхода, намекая, что немая сцена закончена. Прежде чем они вышли в коридор, тюремщица плотной полоской ткани завязала жертве глаза, чтобы та ничего не видела, и осторожно повела в помещение, больше всего напоминавшее камеру предварительного заключения.

Небольшой квадрат, обнесённый очередными идеально выбеленными стенами, освещался тусклыми лампочками, что в любой момент могли треснуть и разбиться. А затем разлететься на мелкие кусочки, сильно впиваясь в кожу. И больше никогда оттуда не вытрястись обратно.

Подтянув ногой серый металлический табурет, Страж плавно нажала на плечи жертвы, подталкивая опуститься тощими ягодицами на гладкую холодную поверхность. Именно так ознаменовался процесс бритья, что сразу же придал ей этот никчёмный и совершенно бессмысленный статус заключённой. Наверное, единственное, что оставалось сделать, так это просто смириться со своим положением, а затем и вовсе обо всём забыть.

Дойдя до небольшого металлического шкафчика, что сиротливо приютился у одной из стен, Страж вытащила из него небольшую чёрную картонную коробку, в которой находилась бритвенная машинка. Включённая, она жужжала, будто надоедливая пчела, от которой никак не получалось избавиться. Это металлическое «насекомое» медленно лишало её длинных светлых волос, делая голову идеально симметричной и лысой.

Закончив с процедурой бритья, Страж также бережно положила машинку в коробку и закрыла её крышкой, а затем отнесла обратно. В шкафу аккуратной стопкой лежали белые мохровые полотенца, рядом с ними — свежие комплекты нижнего белья. На соседней полке располагались нераскрытые пачки постельного. А в самом низу — комплекты белоснежной робы и пижамы.

Быстро что-то посчитав в уме, Страж взяла со средней полки комплект постельного белья, одну пижаму, а также большую, безразмерную робу. Затем к вещевой стопке добавились полотенце и нижнее бельё. Резко развернувшись, она чеканным шагом вышла из комнаты, держа на вытянутых руках нужные вещи.

Открыв камеру большим продолговатым ключом, Страж зашла внутрь и также чётко принялась выполнять свои обязанности. Дойдя до противоположного края помещения, она чуть резким движением откинула подушку назад. За ней же на пол полетело тонкое стёганое одеяло. Последним оказалось жёсткое тёмно-синие покрывало, что неприятно кололось в руках.

Из стопки с бельём тюремщица аккуратно извлекла набор постельного. Небольшим перочинным ножиком, находившимся в боковом кармане её рабочего комбинезона, она вспорола шелестящую упаковку. Блеснувшее в темноте лезвие тут же убралось обратно — сначала в пластмассовую чёрную рукоятку, а затем в боковой карман.

Вытащив простыню из комплекта, Страж развернула её и одним точным броском поместила на вытянутом дряблом туловище старой покосившейся кровати. Затем в пододеяльник и наволочку быстро вделись одеяло и подушка. Можно было собирать постель полностью. В законченном виде она напоминала небольшой аккуратный фрегат, что смотрел прямо в стену своим парусником-подушкой, уголком поставленной вверх.

Кроме кровати, в камере находилось ещё два предмета: старое, местами потёртое кресло, а также видавшая виды прикроватная тумбочка, в которую можно было поместить минимум вещей. Именно на ней Страж и решила оставить нижнее бельё и робу с пижамой, а полотенце отнести в ванную комнату, что находилась по соседству.


***

Ванная ничем не отличалась от подобных помещений, что существовали вне стен их небольшой, но достаточно прочной крепости, когда-то давно являвшейся заводом по переработке бумажных отходов. Те же бледные кафельные стены, старательно выбеленный белый потолок, бетонный холодный пол.

Жертва сидела обнажённая в ванне, глядя на затемнённый мир чуть суженными светло-серыми глазами, в которых всё время отражалась нахмуренная Стражница, стоявшая чуть в стороне и сжимавшая в руках поролоновую губку.

Тянуть и оттягивать было больше нечего, поэтому чуть усмехнувшись, тюремщица в очередной раз смирилась с тем, что опять намочит свой комбинезон. Сев на край ванны, она включила кран с тёплой водой. Та струилась плавно, тягуче и слишком медленно. Чуть подтянув девушку к себе, Страж омыла её овально выбритую голову, предварительно закрыв глаза свободной ладонью.

Жертва практически не шевелилась, а просто спокойно ожидала, когда начальный этап мытья подойдёт к концу и начнётся следующий. Вспенив губку, тюремщица осторожно коснулась ею немного шершавой кожи узницы и начала аккуратно намыливать шею, плечи, руки своей неподвижной и задумчивой заключённой.

Казалось, что её вообще не волновало, что именно сейчас с ней делают — бьют, насилуют, пытают или просто разрывают на части. Всё одно. Но... её только мыли. При этом Страж, как и всегда, была слишком сосредоточена на процессе, чтобы не думать в очередной раз о том, что всё время оставалось под запретом. Словно не сорванный с дерева познания желанный плод.

Встав позади жертвы, мучительница в очередной раз машинально проводила мягкой губкой по лопаткам чуть поддавшейся вперёд девушки. Всё шло своим чередом. Страж аккуратно мылила руки и сжимала ими небольшие груди, мимолётно касаясь чуть согнутыми пальцами твёрдых, каменных сосков.

«Это просто ещё одна обязанность», — каждый раз повторяла про себя Страж и отстранённо дотрагивалась до плоского живота, неминуемо идя в самый низ безумными, злыми толчками.

Затем следовало изменение привычной позы. Поднимая жертву из тёплой, обволакивающей воды, она каждый раз поворачивала её спиной к себе и приставляла мокрые руки девушки к кафельной плитке. Свет также был выключен, поэтому приходилось ориентироваться на ощупь.

Вода из лейки неспешно струилась по лопаткам. Казалось, что она проникала под тело. Возможно, мелкие капли разбивались не о прочное основание белой эмалированной ванны, а прямо о её черепную коробку.

Больно прикусив нижнюю губу, Страж методично намыливала ягодицы, колени, икры отрешённо стоявшей узницы. Когда с обливаниями было покончено, мучительница привычно вытащила пробку из ванны, позволяя воде вместе с пеной уйти обратно.

Взяв во влажные ладони полотенце, тюремщица несколькими скупыми движениями обтёрла переставшую держаться за стенки девушку и помогла ей вылезти. Протянув стопку с чистой одеждой, Страж привычно покинула помещение, перейдя в соседнее.

Здесь всё так же было отрепетировано за несколько сотен последних купаний, поэтому положив подушку на тумбочку, Стражница быстро сдёрнула с постели покрывало, аккуратно сложила его втрое и поместила в чрево старого разбитого кресла.

Расправленная подушка тут же оказалась на матраце. Оставалось только застелить одеяло и отогнуть его ровно наполовину. А затем принести из кухни чашку горячего чая без сахара.

***

Шесть утра неминуемо подталкивали Стража к тому, что нужно вставать — принимать душ, делать зарядку и c безразличным видом идти за шваброй с ведром — в очередной раз драить их тёмную, неподкупную крепость.

Разобравшись с бытовыми делами, она привычно шла на кухню. Открыв холодильник, Страж доставала свежие фрукты и ягоды. Первые тут же неизменным перочинным ножичком отделяла от кожуры, вторые просто мыла и складывала в отдельную глубокую тарелку.

Вытащив из кухонного ящика овсяные хлопья, мучительница, обдав их кипятком, ставила на сильный огонь, периодически помешивая, а затем уменьшала мощность электроплитки до единицы.

Казалось, что она выполняла очередной норматив, доставая из верхнего ящика пластмассовую разделочную доску. Быстро покрошив фрукты, она резко опускала их в сварившуюся массу, а затем накладывала её в обычную аккуратную белую тарелку. И украшала блюдо разрезанной на несколько частей клубникой.

Но... всё было не так просто, как казалось на самом деле. На соседней конфорке уже томился почти готовый омлет с ветчиной и сыром, обильно посыпанный зеленью. Оставалось лишь разбудить узницу, что ей и предстояло сделать, выйдя из кухни.

Дойдя до камеры, Страж привычно вытащила из нагрудного кармана длинный металлический ключ и вставила его в замочную скважину. Щелчок... и дверь неминуемо открылась, пропуская всегда собранную и непоколебимую мучительницу вглубь тёмного помещения, в которое никогда не проникал ни один солнечный луч.

Узнице не нужен был даже будильник, чтобы понять, что утро уже наступило. Так как приход Стража обычно предвещал начало нового дня, а также тёплый завтрак: вкусный и питательный. Быстро втиснувшись в мешковатую арестантскую робу, девушка следовала за Стражницей в ванную комнату, прямо до раковины, а затем непосредственно на кухню. К очередной металлической табуретке с жёстким обезличенным сидением, что обдавало нестерпимым, жутким холодом.

Приводив узницу в нужную точку их странной траектории, Страж также сосредоточенно отправлялась за тарелками, в которых аккуратными небольшими порциями были наложены чуть остывшая каша и омлет. Поставив их перед девушкой, она отходила на несколько шагов назад.

Следом за едой появлялись ложка с вилкой, а также кружка горячего чая со ржаными хлебцами. Подперев собой стену, Страж терпеливо ожидала, когда очередная трапеза подойдёт к концу и можно будет дальше заняться бытовыми делами.

После того как жертва вставала со своего места, чтобы направиться обратно в камеру, тюремщица каждый раз обнаруживала тарелку со съеденным омлетом, но так и нетронутую полезную кашу со свежими спелыми фруктами, что также составляла часть утреннего рациона узницы.

«Ну и к чёрту её», — сгребая недоеденное в мусорку, беззлобно думала она. А затем плелась вслед за узницей, чтобы открыть камеру. Рядом с решёткой уже стояло заранее приготовленное ведро с водой. Заходя вместе с жертвой в помещение, Страж сразу принималась за работу, пока бритоголовая девушка, не мигая, смотрела в одну точку и думала о чём-то своём.

Закончив с уборкой, Стражница уходила обратно на кухню — мыть посуду, готовить обед, а также варить себе кофе, который никогда не был утренним. Скорее обеденным или даже вечерним.

***


Свободного времени у мучительницы практически никогда не имелось. Вроде бы она и являлась хозяйкой крепости, но кто-то ведь должен был следить за исправностью всей этой чудаковатой системы.

Власть давно не вызывала у неё привычного ажиотажа, потому что всё и всегда сводилось к чувственной неудовлетворённости, а также к пресловутой зависимости друг от друга. Сложно было понять, кто кому действительно служит, потому что больше всего рабочий персонал напоминала здесь именно она.

Наверное, можно было взять в руки хлыст и внезапно огреть им обнажённую спину невольницы, но боль явно не являлась их конечной целью. Всё казалось гораздо проще и сложнее одновременно. За единственной невозможностью — вовремя признавать очевидные вещи.

Пытаясь забыться, Страж доставала из холодильника бутылку сухого красного вина и включала одиноко стоящий приемник, что жалко ютился на ветхом сыром подоконнике. Из изрядно барахлящего радио доносились какие-то современные мелодии, становясь на время звуковым фоном ещё одной повседневной обыденности.

Затянувшись тонкой длинной сигаретой, Страж открывала форточку и выпускала дым наружу, прокручивая в голове одну и ту же сцену:

В ней фигурировала длинная, протяжная пустыня, в которой не удавалось найти ни одной живой души, сколько бы она ни пыталась. Песок бил прямо в глаза и не давал нормально идти. Но через какое-то время она неизменно натыкалась на что-то твёрдое и тяжёлое, напоминавшее рабочий ящик с инструментами.

Но вместо гаек, отвёрток, гвоздей там лежало огнестрельное оружие. Хотя... откуда ему там было взяться? Думать об этом не очень хотелось, поэтому Страж открывала деревянную коробку и методично рылась в её содержимом. Больше всего внимание Стражницы привлекала длинная чёрная заряженная винтовка, что так и нашёптывала ей в тишине чуть хриплым, прокуренным голосом:

«Возьми меня».

И повинуясь внутреннему порыву, она неизменно брала её в руки, чувствуя смертельную тяжесть от собственной усталости. А затем продолжала идти вперёд, до очередного пустыря, что на деле оказывался убогим оазисом.

Неизменно доходя до него, она видела большие картонные мишени, накрытые чёрной плотной тканью. Резко сдёргивая её с объектов, предназначенных для стрельбы, Страж каждый раз констатировала своё раздражённое «пусто» и двигалась дальше, до следующей мишени. И так до конца.

Именно здесь её настигала столь изменчивая удача, что безумно пряталась у неё за спиной, словно серийный убийца, идущий по следам своей жертвы.

Каждый раз на неё чуть суженными светло-серыми глазами смотрела бритоголовая девушка, одетая в безразмерную тюремную робу, что неизменно, как мантру, зачарованно нашёптывала одно и то же заклинание:

«Убей меня».

Но в душном, расплывчатом пространстве выстрела так и не раздавалось.

***

Свет в камере не горел, поэтому Стражница в очередной раз действовала на ощупь. Поставив на тумбочку поднос с вечерним чаем, она садилась у изголовья кровати и медленно гладила девушку.

Обычно всё начиналось с того, что мучительница укладывала свою жертву к себе на колени, осторожно поглаживая чуть отросшие волосы, стоящие непокорным колючим ёжиком. Затем она медленно забиралась под верхнюю часть тюремной робы и осторожно касалась шеи, а после тонких ключиц.

Так как бюстгальтера под одеждой не было, хозяйке крепости ничего не мешало сжимать груди девушки, прислушиваясь к её чуть учащённому дыханию. В комнате всё так же оставалось тихо, не считая чуть нервных отрывистых вздохов, периодически раздающихся с кровати.

Жертва ничего толком не говорила, в отличие от своего тела, что в очередной раз требовало продолжение банкета, что так и не увенчался заслуженным десертом. Поэтому опять призывно раздвигала ноги, намекая на столь естественное желание. Повинуясь собственным инстинктам, Страж в очередной раз не могла сдержаться, игнорируя тот призрачный обет, что постоянно давала себе в ванной.

Накрывая губы девушки своими губами, она проникала за тонкую ткань тюремного одеяния и настойчиво сжимала самое нутро, затянутое белыми шёлковыми трусиками. Стыд переполнял узницу, но влага, выходящая изнутри, говорила сама за себя, заставляя бояться и желать снова большего.

«Наверное, стоило бы раздеться». Почему-то это здравая и вполне логичная мысль приходила всегда после бесстрастного и в то же время непродолжительного акта совокупления. Каждый раз доводя заключённую до оргазма, Страж неизменно вставала с кровати и шла мыть руки, а затем уносила поднос на кухню, оставляя на тумбочке кружку с остывшим чаем.

За пятнадцать минут до сна она опять заходила в камеру, проверяя всё ли в порядке, но внезапно вспотевший лоб узницы говорил об обратном. Нужно было лечить и пытаться заботиться, вот только ничего не получалось. Лоб оставался таким же горячим на протяжении нескольких дней: узница была слишком слаба и не могла справиться с собственной болезнью, так как никогда не хотела ни с чем бороться.

Тщательный уход так же не помогал, как и скупые, немногочисленные ласки Стража. С каждым разом всё становилось только хуже. Требовалось вмешательство специалистов. Поэтому мучительнице ничего не оставалось, кроме как вызвать «скорую».

Единственное, что радовало Стражницу, — в частной клинике не задавали лишних вопросов, глядя на эту странную парочку, — светловолосую девушку в чёрном строгом комбинезоне и хрупкую отрешённую особу с тёмной повязкой на глазах.

***

Пребывание в больнице мало чем отличалось от их привычной жизни, которую они вели на заброшенной фабрике. Правда, мучительнице теперь чаще приходилось отлучаться: за лекарствами, продуктами, таблетками, поэтому у узницы было больше времени, чтобы подумать о своём существовании.

Казалось бы, всё абсолютно просто. Отдавая свою волю другому, ты лишаешься права выбора, но в то же время получаешь ясность, граничащую с обманчивой безопасностью. За тебя всё решают, вычисляют, обдумывают, готовят. Остаётся только подчиниться и действовать в соответствии с существующим уставом.

Говорят, что власть груба, обманчива, опасна, после неё на теле, а может быть, даже в душе, остаются глубокие, не затягивающиеся со временем шрамы. Раб одного неминуемо становится рабом другого, но... На самом деле власть безучастна. И ей абсолютно всё равно, кто в конечном счёте окажется её новым адептом. Потому что мучитель, если тщательно присмотреться, мало чем отличается от собственной жертвы.

Девушка и дальше могла бы рассуждать о своей участи, а также о незавидной судьбе Стража, но в ограниченное больничное пространство внезапно вторглась тучная женщина лет сорока пяти, что включила свет и безапелляционно заявила, что палату нужно прокварцевать и проветрить.

Это неминуемое по своей сути событие произошло настолько неожиданно, что пациентка даже не нашла ничего возразить. Вернее, за столько лет она уже научилась беспрекословно подчиняться приказам извне, даже не задумываясь над их правильностью.

Выйдя из палаты, узница машинально направилась в больничный двор, так как не знала, что делать дальше. Страж ушла в аптеку за лекарствами, а её просто выставили из комнаты, даже не удосужившись нормально выслушать. Что говорить и как объясняться — совсем непонятно.

Сейчас нужно было урвать внезапно поблёкшие осенние краски, а также чуть колючий, кусающийся воздух, что в скором времени должен был превратиться в очередное безликое воспоминание.

Утки в больничном пруду истосковались по тёплому, живому общению, а ей им даже предложить нечего, потому что ничего своего у неё давно уже нет. Даже новые джинсы и тонкий шерстяной свитер недавно из магазина принесла Страж, объясняя это тем, что в больнице нужно выглядеть соответствующе.

Вокруг неё действительно бурлила жизнь: из одного корпуса в другой сновали медсёстры с огромными кипами анализов в руках. На улице гуляли пациенты в сопровождении родственников либо обслуживающего персонала клиники.

Везде доносились обрывки многочисленных разговоров. Узница инстинктивно ёжилась, стараясь стать незаметнее. «Слишком шумно и людно, даже спрятаться негде», — рассеянно думала она про себя, пытаясь повернуть обратно, но вопреки здравому смыслу пошла совершенно в другом направлении.

Выбравшись на узкую, еле заметную тропинку, она вышла из парка к соседнему зданию — медицинской лаборатории. Немного не доходя до неё, жертва внезапно остановилась и невольно сделала шаг назад.

Навстречу ей неслась светловолосая сосредоточенная девушка с внушительными пакетами в руках. Несложно было догадаться, что в них находились лекарства и продукты. Наконец-то завидев знакомый силуэт, Страж неожиданно затормозила. Её чуть вытянутые губы внезапно растянулись и невольно побелели.

Резко разжимая пальцы, она отчаянно попятилась назад, позволяя пакетам безвольно упасть наземь. Ни звука не вылетело из её перекошенного рта. Потому что она прекрасно осознавала всю суть происходящего, а также то, что больше не сможет ничего изменить.

Внезапная мысль, пронёсшаяся у неё в голове, недвусмысленно намекала на то, что кому-то придётся принести себя в жертву.