МНЕ НЕ БОЛЬНО (от 19.09.2015)

«МНЕ НЕ БОЛЬНО»

1. Марат. Август 2015.

-Ты проснулась? – спокойным голосом спросил он.
Ответа не было. Эмма смотрела исподлобья, крепко стиснув зубы. Страха в ее глазах еще не было. Страх пока сдерживали волны ее гордыни, которые накатывали одна за другой и наполняли девушку злостью. Бессильной, яростной злобой.
-Ты проснулась? – повторил он так же спокойно, но чуть тише.
Она не отвечала.
-Ничего, - с улыбкой в голосе произнес он, подходя ближе. – Ты научишься правильно себя вести. Когда я задаю вопрос, ты должна на него отвечать.
В его руках мелькнуло лезвие ножа.

<><><><><>

Марат ненавидел запах больничной палаты. Он ассоциировался для него с чем-то неприятным и неизбежным, вроде смерти. Этот запах был настолько навязчивым, что ему казалось, будто вся его одежда, волосы и кожа пропахли лекарствами. Выходя на улицу покурить, он не чувствовал запаха табачного дыма, его преследовал запах лекарств. И если бы не эта ситуация, он ни секунды больше не задержался бы тут.
Неожиданно распахнулась входная дверь, шлепнув Марата по заду. Он почти выругался, но мимо него продефилировали две девицы в белых халатах. Одна оглянулась, смерила его взглядом с ног до головы и кокетливо произнесла на ходу:
-Здесь нельзя курить, молодой человек.
Марат сделал последнюю затяжку, щелчком отправил недокуренную сигарету в сторону и без улыбки ответил:
-У вас тут можно только подохнуть.
Девица перестала улыбаться. Она явно не ожидала ответа таким холодным и сухим тоном, тем более от такого красавца.
А Марат был красив. Темные, густые и коротко стриженые волосы оттеняли загорелое лицо. Ясные голубые глаза при этом казалось светились изнутри. Несмотря на нынешнее хмурое выражение лица, глаза как будто улыбались сами по себе. Мягкие черты располагали к себе и манили девушек улыбаться ему всегда. Мало того: он был высок, хорошо сложен, молод, умен, богат и влюблен. «Золотая молодежь» - это было про Марата, но лишь наполовину. Да, деньги и положение отца безусловно сыграли свою роль и возможностей у Марата в этой жизни было много. Но в отличие от своих одноклассников, а потом и однокурсников, он эти возможности использовал: неплохое образование, отменное здоровье и правильные цели. Отец безусловно во всем полагался на сына в его 29 лет. Поэтому должность финансового управляющего в горно-добывающем комплексе, основанном еще его дедом, была фактически наследством. Большой собственный дом за городом, квартира недалеко от центра и прочие атрибуты молодого удачливого бизнесмена присутствовали в его жизни. А теперь была и цель: семья. И, конечно же, дети. Много детей: красивых как Эмма дочек и сильных сыновей, которые будут продолжать семейное дело. Все было хорошо. Правда, иногда у Марата были философские размышления на тему «когда все так хорошо, жди беды», но он старался не делиться этими мыслями ни с кем вслух, боясь спугнуть свою удачу. И правильно боялся, как оказалось.
Повернувшись, он толкнул входную дверь ногой. Дверь открывалась в обе стороны. Бесконечными коридорами и лестницами, преследуемый тошным запахом лекарств, Марат вернулся в палату Эммы. Она все еще спала. Вторые сутки подряд. Он сел рядом с ее кроватью на металлический больничный стул, взял ее за руку, нащупал пульс и, убедившись, что она все-таки просто спит, зажал ее ладонь в своих руках.
Она похудела. Нет, она никогда не была толстой, всегда была очень худенькой и подтянутой, но сейчас она просто похудела настолько, что он не мог этого не замечать. Но кроме худобы его настораживали несколько фактов: ее волосы были чистыми, не спутавшимися и производили впечатление, будто она недавно была в салоне и «ровняла кончики», как она всегда говорила. А ногти на руках и ногах ее были ухоженными. Без маникюра, без ярких красок, но аккуратно и ровно подстрижены. И грязи под ногтями у нее не было. И если она сбежала из того места, где ее держали, то это, видимо, далось ей легко и без борьбы… Где она была, что с ней было все эти три месяца?
Казалось бы, что вот теперь все хорошо. Эмма здесь, она жива. Его удача к нему вернулась, живи и радуйся. Но Марат не мог радоваться. Две фразы ели его мозг. Первая, она же последняя, сказанная ею три месяца назад «Я люблю тебя» по телефону. А потом Эмма поехала на встречу с подружками невесты. Он же отправился на мальчишник. И все. До вчерашнего дня он не слышал ее голоса. Был звонок по телефону среди ночи:
-Марат, Эмма нашлась…
Он мчался из дома, не замечая перекрестков, светофоров и встречных машин. И вторая фраза «Мне не больно», которую она прошептала, не открывая глаз, когда медсестра делала ей укол. Это единственное, что она сказала и с того момента она все еще спала.
Зато Марат много говорил вчера. Много и громко. Вначале он долго и громко объяснял следователю, пытавшемуся устроить Эмме допрос сразу же в больничном коридоре, когда она вообще ни на что и ни на кого не реагировала, что все вопросы и допросы будут потом. Что все эти три месяца нужно было не задницами стулья в управлении греть, а искать человека. Что звезды на погонах могут гаснуть по щелчку пальцев, потому что он – Марат – просто волшебник, мать твою, в этом плане. Потом он громко и много спрашивал всех врачей, что с Эммой, почему она такая бледная и худая, почему она такая обессилевшая, почему она постоянно проваливается в забытье. Но самый страшный вопрос он задал врачу один на один. И сильно сжимал кулаки, готовясь к ответу.
-Признаков насилия на теле нет…
-На ней, доктор, на ней,- нервным голосом поправил его Марат. – Она жива, это не… тело.
-Не надо так нервничать, Марат Андреевич, - полноватый и краснощекий зав. отделением потрепал его по плечу почти по-отечески. – Да, она довольно сильно исхудала и ослабла, но видимых повреждений на ней действительно нет.
-У Эммы не было татуировки. По-вашему это невидимое повреждение?
-Не передергивайте, Марат. Мы обследовали ее полностью: ни порезов, ни шрамов, ни разрывов вагинальных тканей…
Марат ударил кулаком по столу и зав. отделением подпрыгнул на своем стуле как на мячике.
-Там нет никаких тканей, - прошипел Марат сквозь зубы. – Это моя будущая жена. И я просто хочу знать… Эти уроды ее… насиловали?
Зав. отделением извлек из кармана большой клетчатый носовой платок и вытер со лба обильно выступивший пот.
-Марат Андреевич, - начал он, чуть дрожащим голосом. – Поймите, я – врач. У нас своя терминология. Я не смогу вам объяснить ничего, если не буду ею пользоваться. Я прекрасно понимаю ваше состояние и постараюсь быть максимально корректным… После проведенного исследования… вашей будущей жены, я могу утверждать, что как минимум две последние недели половых контактов она… не имела.
Марат вернулся в палату. У входа в коридоре по-прежнему сидели двое полицейских, а чуть дальше по стойке смирно стояли четверо из его охраны. Как в кино: черные костюмы, выражение лица как у разделочной доски и наушник в ухе у каждого.
Эмма спала. Она лежала на боку лицом ко входу, прижав запястье ко лбу. Марат снова сел рядом, взял ее руку и нащупал пульс. Ровный. И дыханье спокойное. Скоро будет готов анализ ее крови. Одному богу известно, сколько наркоты в нее закачивали все эти три месяца.
Он перевернул ладонь Эммы и еще раз посмотрел на татуировку. На левой руке, на запястье, как раз на том месте, где бьется ее пульс был нанесен черным цветом странный рисунок: нитка пульса. Рисунок начинался с прямой линии, а затем переходил в то, что Марат сейчас видел на мониторе рядом с кроватью. Это ее собственный пульс? Что за извращенец изуродовал ей руку этим рисунком и зачем? Он провел по линиям большим пальцем и Эмма вдруг отдернула руку и прислонила рисунок ко лбу, что-то прошептав при этом.
-Что? – Марат наклонился к ней, ловя каждый звук.
Но ничего, кроме ее дыхания и равномерного пиканья аппаратов в палате не было слышно. Его сердце сжималось, из груди рвался вопль зверя. Неуемное желание убить голыми руками каждого, кто причинял ей хоть малейшее страдание, разрывало изнутри. Хотелось обнять ее, крепко прижать к себе. Так крепко, чтобы она поняла без слов, что он больше никогда в жизни никому не позволит сделать с ней что-то плохое. Что он всегда будет рядом, что он всегда защитит ее.
Дверь палаты скрипнула и Марат обернулся. На пороге стояла девица в белом халате, та самая, что сделала ему флиртующее замечание на улице. Теперь она не улыбалась, а в руке ее был белый лист бумаги. Марат кивком головы показал ей, что она может подойти. Девица приблизилась, цокая каблуками по кафельному полу. Один взгляд на нее: халат был одет на голое тело, ткань просвечивала и было четко видно ее белое кружевное нижнее белье, слишком много пуговиц наверху остались не застегнутыми, слишком неприличной была длина у халата для медицинского работника, слишком зауженная талия грозила тем, что пуговицы в любой момент могут расстегнуться сами собой. Ей еще бы чулки и можно смело отправляться на Хэллоуин, наряд развратной медсестрички – ни больше, ни меньше.
Марат взял листок из ее рук и принялся вчитываться в буквы, произнося непонятные слова вслух, будто они от этого становились понятнее:
-Все основные показатели в норме… фармакология… повышенное содержание… остатков препаратов… Апо-Имипрамин… Баклофен… Что это? – шепнул Марат, глядя на девицу и тыча листком ей в лицо.
-Антидепрессанты и анальгетики, - пожав плечами в голос ответила та.
-Это вы ей кололи? – раздражаясь с каждой секундой шепнул Марат.
-Нет, - снова в голос ответила девица и Марат, не выдержав, вскочил, схватил ее за локоть и почти силой выпихнул в коридор.
-А что вы ей кололи? – не без злобы спросил он, отпуская локоть.
-Оксазепам, - ответила она и Марат был готов ее ударить, но сдержался.
-Слушай, ты, дура, - тихо произнес он, поворачиваясь спиной к полицейским. – Если ты думаешь, что я анальгин от кокаина отличу, то ты ошибаешься. Что это хрень у нее? Это наркотики?
Девица обижено засунула руки в карманы, отчего ее халат стал еще короче и произнесла почти шепотом:
-Нет, это не наркотики. Но наш зав. говорит, что сочетание этих препаратов в повышенной дозе могут вызывать потери сознания, слабость, нарушение ориентации и даже кратковременную амнезию.
-А почему она так долго спит? – шепнул Марат.
И в этот момент из-за двери палаты раздался металлический грохот и звон бьющегося стекла. Полицейские вскочили со своих мест и рванули внутрь вслед за Маратом. Его охранники влетели туда же мгновением позже.
Тошнотворный запах медицинских жидкостей казалось проедал легкие. На полу валялась опрокинутая капельница в осколках и прозрачной луже лекарства. А у окна в голубой больничной свободной рубашке босиком стояла Эмма, вжимаясь в подоконник и испуганно оглядываясь вокруг. Марат в один прыжок перемахнул через кровать и оказался рядом с ней. И наконец он запер ее худое и дрожащее тело в кольцо своих мощных рук.
-Все хорошо, - шептал он ей на ухо, - все хорошо, моя девочка. С тобой все будет хорошо. Я здесь, я рядом, не бойся ничего. Маленькая моя, хорошая моя.
Он почти не сдерживал того, что мужчины никому не показывают: две слезы сорвались с его ресниц как облегчение.
-Мне не больно, - прошептала Эмма, утыкаясь носом ему в плечо. – Мне не больно…



2. Эмма. Август 2014.

-Пора завтракать, милая.
Он поставил на столик рядом с кроватью кружку с горячим кофе. Она помнила урок и тихо ответила:
-Я не буду есть и не буду пить.
-Тогда, - он присел рядом в провел рукой по ее щеке, - я крепко привяжу тебя ремнями к этой кровати и буду ставить тебе капельницы. Три раза в день.
Эмма отстранилась от его руки, не отводя взгляда, и сквозь зубы произнесла:
-Я убью тебя, ублюдок. Однажды я освобожусь и перегрызу тебе глотку.
Он улыбнулся, коснулся ее подбородка и провел большим пальцем по губам:
-Однажды я освобожу тебя, а ты будешь тихо плакать и умолять меня не делать этого.

<><><><><>