Шёлк и шок (рассказ, экспериментальная тема)

Шёлк и шок
экспериментально)
Все события вымышлены, происходят в виртуальной реальности и не имеют ни малейшего отношения к жизни )

- Ну что, готова?
- Нет! Но запускай!
Двери распахнулись.
Багровый свет закатазаливал площадь, выложенную неровным булыжником, отбрасывая длинные тени от готических
арок. Центральная дорожка, выложенная гладкими плитами полированного гранита, вела
к деревянному эшафоту – тёмное массивное основание, крупные высокие вертикальные
балки и перекладины между ними. Над дощатым настилом беззвучно покачивались две
петли из толстой пеньковой веревки. Рядом с петлями, обнаженный по пояс, замер палач.
Его торс, выточенный из мышц, блестел в закатных лучах; рельеф пресса, широчайших
мышц спины и мощных бицепсов подчёркивался игрой теней. Красная маска скрывала лицо,
оставляя лишь прорези для глаз – два уголька, неподвижно устремленных на приближающиеся
фигуры. Перед самым эшафотом, образуя полукруг, в нетерпеливом ожидании гудела группа
мужчин, их возбужденные лица светились предвкушением.
- Мы же хотели поменьшелюдей.?
- Я поставила «min»,это 10 человек.!

По гранитной дорожке,стуча каблуками решительно двинулись две девушки. Их платья различаясь лишь оттенками
шелка: у одной – глубокий, насыщенный бордовый, как спелая вишня; у другой – темно-винный,
напоминающий дорогое бургундское. Фасон был дерзким - тонкий перехват на шее, оставлял
спины полностью обнаженными от длинной шеи и изящной линии плеч до изгиба поясницы,
нежная кожа на их спинах переливаясь перламутром. Спереди глубокий V-образный вырез
начинался у самых ключиц и спускался вниз, почти до солнечного сплетения, обнажая
изгибы груди в игре теней и света. При каждом шаге, при малейшем повороте корпуса,
из разреза являлся соблазнительный боковой профиль груди: гладкий, упругий бок округлости
и намек на край ареолы, скрывающийся в складках шелка. Ткань, мягкая и струящаяся,
облегала стройные торсы, подчеркивая тонкие талии и ниспадала по бёдрам, где длинные
боковые разрезы обнажали всю длину ног, обутых в босоножки на головокружительных
шпильках. Каждый шаг превращался в демонстрацию стройных линий от бедра до щиколотки.
Шелк скользил по возбужденным соскам, уже набухающим под тканью, а легкий ветерок,
проникая под высокие разрезы, ласкал внутреннюю поверхность бёдер.

- Ты чувствуешь, какони смотрят? – прошептала Лена, блондинка. Ее светлые волосы были собраны в высокий,
тугой хвост, перехваченный тонким ремешком, открывавший длинную изящную шею и тонкие
черты лица. Большие голубые глаза, подведенные темными стрелками, излучали смесь
смущения и возбуждения; длинные ресницы трепетали, когда она бросала робкие взгляды
на толпу мужчин. Полные губы, подкрашенные розовым блеском, были слегка приоткрыты.
Она шла с подчеркнутой грацией, стараясь держать спину прямо, но каждое движение
бедер под облегающим шелком было волнообразным, заставляя ткань скользить и на миг
обнажать еще больше. "Каждый взгляд... как прикосновение. Сквозь шелк."

Катя, брюнетка с темнымиволнами волос, собранными в небрежный, но изысканный узел у основания шеи, позволила
себе легкую улыбку в сторону мужчин.
- Пусть смотрят, – еёголос звучал чуть увереннее, хотя легкий румянец на высоких скулах выдавал волнение.
– Это же часть игры. Ты же хотела чувствовать себя... выставленной на показ?"
Ее карие глаза, подчеркнутые дымчатой подводкой, блестели решимостью и загадкой.
Алые губы, покрытые матовой помадой, улыбались, но уголки дрожали. Движения ее бедер
под шелком были ритмичными, почти вызывающими, заставляя разрезы платья раскрываться
шире, демонстрируя безупречную форму икр и бедер, гладкую кожу ног.
- Я хочу видеть их лица,когда... когда все начнется. Когда они увидят нас совсем другими, - Она сжала пальцы,
чувствуя, как тепло нарастает внизу живота.

- Боюсь, – призналась Лена, прикрывая ладонью своё декольте, ощущая, как соски набухают и твердеют под
тканью. – Но это сводит с ума и все внутри сжимается и... и пульсирует.
Она украдкой взглянула на мужчин. Один, с вьющимися каштановыми волосами и дерзкой улыбкой;
он неотрывно смотрел на ее ноги, мелькающие из разреза. Другой, брюнет с голубыми
глазами в белой рубашке улыбался ей, его взгляд скользил по декольте. Ее тело ответило
новой волной тепла, более интенсивной, сосредоточенной в самом сокровенном месте.
- Как ты думаешь, они...они увидят все? Когда мы будем там? - Она кивнула в сторону эшафота.
- Увидят, – уверенно сказала Катя, наблюдая, как другой мужчина, высокий брюнет в белой рубашке, непроизвольно
провел рукой по своим брюкам. – Увидят каждую каплю, каждую дрожь тел. Услышат каждый
наш стон. Это и есть суть, полная отдача. Полная... нагота. И души, и тела.
Её голос дрогнул на последних словах, но в нем звучала игривая решимость.
Они остановились у самого подножия эшафота сбоку, перед деревянными ступенями наверх. Шепот мужчин стал громче,
гулкими волнами накатывая на них. Кто-то присвистнул, кто-то засмеялся сдавленно,
кто-то просто тяжело дышал, не отрывая взгляда от глубоких декольте и стройных ног.
Палач стоя наверху сделал широкий, приглашающий жест в сторону ступеней своей огромной
рукой, - Снимайте одежды и поднимайтесь на эшафот. Петли ждут!

Девушки переглянулись и начали раздеваться. Сначала босоножки. Лена наклонилась, прогнувшись спиной,
её ягодицы напряглись под тканью. Пальцы ловко расстегнули застежки на тонких лодыжках.
Она сняла одну туфельку, поставив босую ногу на прохладный гранит. Высокий подъем,
изящные пальцы с розовым лаком выглядели хрупко и эротично. Затем вторая туфелька
упала рядом с легким стуком. Катя последовала ее примеру, движения ее были быстрее,
словно она старалась преодолеть приступ стыда одним решительным действием и сбросила
золотистые босоножки решительным движением оставшись босиком, ее ноготки цвета спелой
вишни ярко вспыхнули на фоне смуглой кожи.

С легким румянцем смущения на щеках пальцы девушек потянулись к застежкам на шее.
Катя расстегнула свою первой. Шелк соскользнул с плеч, открывая ключицы, а затем – упругую,
высокую грудь с твердыми, розово-коралловыми сосками, напрягшимися от прохлады и взглядов.
Ткань опустилась ниже, обнажая плоский живот с мягким блеском кожи, задержавшись на округлых бёдрах
открыла упругие ягодицы с глубокими изгибами и упала к ногам. Она опустив глаза,
но грудь была выставлена вперед. На ней остались лишь трусики – изящное черное кружево,
едва прикрывающее лобок, с ажурными вставками и узкими атласными боковинами. Сквозь
ажур просвечивала влажная розовая плоть, слега выпирающие припухшие губы. Лена,
видя Катину наготу, развязала перемычку на шее и ткань её платья сползала с шеи
вниз. Ее груди открылись и под мягким светом проступили нежные, слегка приподнятые
соски — розоватые, с едва уловимой дрожью от волнения. Платье скользнуло ниже, обнажая
плоский, бархатистый живот, открыло округлые бедра и упругую попу с плавными изгибами.
На ней остались только трусики – ярко-алые, из тонкого шёлка. Она опустила взгляд,
покусывая губу и прикрыла грудь рукой. Они чувствовали взгляды мужчин, сканирующих
каждую деталь их обнаженных тел: игру мышц на спинах и ягодицах, покачивание грудей,
напряжение сосков.

— Идём? – прошепталаКатя, проводя ладонью по своему животу, чувствуя, как под смуглой кожей дрожат мышцы.
Лена кивнула, сжимаябёдра, чтобы скрыть лёгкую дрожь, пробежавшую по телу.
Деревянные ступени эшафотабыли тёплыми. Они поднимались, ощущая, как с каждым шагом возбуждение нарастает,
сжимая живот горячими спазмами. Палач терпеливо ждал их наверху – высокий, могучий,
с лицом, скрытым красной маской. Его глаза скользнули по их обнажённым телам, задерживаясь
на груди, затем опускаясь ниже, к дрожащим бёдрам.
—Вставайте около петель,чтобы касаться их затылком, руки за спину! – Прозвучал не допускающий возражения
низкий голос Палача. В его интонации лишь холодная констатация следующего шага.
Девушки переглянулись и встали около петель, посреди эшафота и на виду у всех.
Палач подошел к Лене. Его большие руки в черных кожаных перчатках твёрдо взяли ее за локти сзади. Толстая,
мягкая на ощупь пеньковая веревка обвила ее руки, он ловко сблизил ее локти за спиной,
зафиксировав их дополнительным витком. Это заставило ее грудь выдвинуться вперед,
подчеркнув округлости и сделало дыхание более заметным, а позу – уязвимой и невероятно
эротичной. Лена ахнула – больше от неожиданности ощущения. Затем он проделал то
же самое с Катей. Её тело слегка дрогнуло, когда локти сошлись за спиной, выставляя
вперед и чуть в стороны упругие груди. Ощущение беспомощности, невозможности прикрыться,
быть полностью открытой для взоров, стало оглушающим и пьянящим.
Палач взял первую петлю. Толстая мягкая веревка скользнула по шее Лены, создавая сначала лишь легкое, почти
приятное давление. Палач поправил подтянул узел. Давление усилилось, став предвестником
грядущего удушья. Катя прикрыла глаза, когда петля коснулась её кожи. Верёвка плотно
обвила её шею, вызывая мурашки. Теперь они стояли, с туго связанными руками и петлями
на шеях, дрожа от страха и возбуждения. Их сердца колотились, посылая волны крови
к уже налитым кровью соскам и вниз живота. Трусики стали заметно влажными – черное
кружево Кати потемнело в центре и алый шелк на Лене пропитался смазкой насквозь.

Снизу раздался возмущённый ропот мужчин, до этого совершенно притихших...

Ропот внизу нарастал, как прибой перед штормом. Это был не просто возмущенный гул – в нем слышалось разочарование, почти гневная досада. Ожидание крови и финального хруста шейных позвонков сменилось недоумением.
«Это что? И все?!» – крикнул кто-то с рыжими бакенбардами.
«Мы заплатили за зрелище, а не за детские игры!» – поддержал другой, высокий и тощий, сжимая кулаки. Вешай этих шлюх!
«Мы хотим слышать их крики, а не просто смотреть!» – выкрикнул третий, тот самый брюнет в белой рубашке, чей взгляд так жжёт Лену. Его голубые глаза пылали не просто похотью, а требованием.
Палач, стоявший позади связанных девушек, не шелохнулся. Его угольки-глаза за маской скользнули по толпе, затем медленно опустились на Ленину спину – на изгиб поясницы, дрожащие ягодицы, на тонкую полоску алого шелка трусиков, пропитанную влагой до прозрачности. Он сделал шаг вперед, его тень накрыла Лену.
– Тишина! – Его голос, низкий и металлический, разрезал гул, заставляя толпу замолчать на мгновение. – Казнь отменена. По приказу императора Трампа.Лена ахнула, чувствуя, как петля на ее шее внезапно ослабла, но не снялась. Катя резко открыла глаза, ее тело напряглось до дрожи.
– Отменена? – прошептала Катя, смесь облегчения и нового, неведомого страха сжала ей горло сильнее петли. – Тогда… что?..
Палач не ответил ей. Он поднял руку, и сбоку эшафота, из тени арок, вышли двое слуг в простых черных одеждах и масках, не скрывающих нижнюю часть лица. Они несли предметы: длинные, гибкие пруты, похожие на обработанный ротанг; небольшую корзину, прикрытую тканью; и… кожаные ошейники с металлическими кольцами.
– Наказание будет иным, – провозгласил Палач, обращаясь больше к толпе, чем к девушкам. – Эти преступницы осмелились искушать Порядок своей дерзостью, своей… доступностью. Они выставили себя на показ. Так пусть их наказание станет продолжением этого показа. Они жаждали внимания – они его получат. В полной мере.
Он кивнул слугам. Те быстро подошли к девушкам. Один ловко снял петли с их шей – Лена судорожно вдохнула, чувствуя, как по коже бегут мурашки. Но облегчение длилось секунду. Вместо петли на ее шею лег прохладный, жесткий кожаный ошейник. Защелка щелкнула с угрожающей окончательностью. То же самое проделали с Катей. Кольца на ошейниках смотрели вниз, как пустые глаза.
– Руки остаются связаны, – приказал Палач. – Освободить только запястья. Приковать к кольцам ошейников.
Слуги быстро ослабили веревки на локтях, высвобождая предплечья и кисти, но не развязывая запястья. Затем их руки были подняты вверх и назад, и запястья каждой девушки приковали короткой цепью к кольцу на ее собственном ошейнике. Поза стала невыносимо унизительной и невероятно открытой: руки заведены за голову и притянуты к шее, груди выставлены вперед и вверх, тело выгнуто в пояснице, ягодицы напряжены. Любой наклон головы тянул руки, ограничивая движение. Шея оставалась уязвимой.
– Нет! – вырвалось у Лены, когда холод металла коснулся кожи запястья. Эта поза… она чувствовала себя абсолютно обнаженной, выставленной, как трофей. Ее груди подрагивали от учащенного дыхания. Катя стиснула зубы, пытаясь сохранить остатки достоинства, но ее тело предательски дрожало, а между сжатых бедер шелковое кружево стало совсем темным.
Палач взял один из гибких прутов из рук слуги. Он провел им по воздуху, и тот издал зловещий свист.– Начало наказания – за дерзость плоти. За то, что выставляли напоказ то, что должно быть сокрыто, – его голос был ледяным. Он подошел к Лене, стоящей слева. – Двадцать ударов. Каждой. За каждый вздох, за каждый стон, за каждую каплю влаги, пролитую в неположенном месте и неположенное время.
Он отступил на шаг, оценивая позицию. Лена зажмурилась, вся превратившись в ожидание боли. Толпа замерла, но теперь в напряженном, жадном молчании. Воздух сгустился от предвкушения.Свист! Щелчок!
Гибкий прут обжег Лену поперек верхней части бедер, чуть ниже края трусиков. Боль была острой, жгучей. Она вскрикнула – коротко, сдавленно. На нежной коже мгновенно выступила ярко-розовая полоса.– Один, – монотонно отсчитал Палач.
Он переместился. Свист! Щелчок! Удар пришелся по той же зоне, но на сей раз чуть выше, почти по нижнему краю натянутой алой ткани трусиков. Лена вскрикнула громче, ее тело дернулось, но цепи удерживали руки. Грудь затряслась.
Щелчок! Третий удар – уже по ягодице, по самой мясистой части, прямо через шелк. Боль разлилась жаром. Лена застонала, чувствуя, как влага от боли и возбуждения хлынула с новой силой, пропитывая тонкую ткань.– Два… Три…
Палач методично наносил удары, перемещаясь: бедра (спереди и сзади), ягодицы, верхняя часть бедер. Каждый удар оставлял полосу жгучего стыда и боли. Лена плакала, ее стоны становились громче, прерывистее. Ее тело покрывалось сеткой розовых полос. Каждый раз, когда прут бил по ягодицам, шелк трусиков натягивался, подчеркивая их форму и влажное пятно. Толпа завороженно наблюдала, дыхание мужчин стало тяжелым, слышалось сдерживаемое сопение, шуршание одежды.
Потом очередь дошла до Кати. Палач подошел к ней. Катя встретила его взгляд, в ее карих глазах горел вызов, смешанный со страхом.– Дерзкая до конца? – пробормотал Палач. – Посмотрим.
Первый удар по ее смуглым бедрам был сильнее. Щелчок! Катя резко вдохнула, но не закричала. Ее губы сжались в тонкую ниточку. Второй удар – по ягодице, прямо по черному кружеву. Тело дернулось, но стон сдержался.
Третий, четвертый… Прут выписывал узоры боли на ее коже. Катя стискивала зубы, но ее ноги дрожали, а между бедер кружево слиплось от влаги. На двадцатом ударе, пришедшемся по чувствительной внутренней стороне бедра, сдержанности пришел конец – низкий, глубокий стон вырвался из ее груди. Ее тело обмякло на мгновение, поддерживаемое только цепями и напряжением ног.
Когда эхо последнего удара стихло, на эшафоте стояла тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием девушек и их тихими всхлипами. Их тела, украшенные розовыми полосами, блестели от пота и слез. Груди высоко поднимались в неудобной позе. Трусики оставляли мало для воображения.
Толпа бушевала – уже не от возмущения, а от возбуждения. Крики были теперь иными: «Да!», «Еще!», «Покажи их!».
Палач отбросил прут. Он подошел к корзине, которую принесли слуги, и сдернул ткань. Внутри лежали предметы, от которых у девушек похолодело внутри, даже сквозь жгучую боль: гладкие, отполированные толстые пробки с отверстием посредине из темного каучука,в виде гриба с цилиндрической шляпкой; кожаные плетки с мягкими хвостами; маленькие зажимы с бусинками на концах.
– Второй этап наказания, – объявил Палач, беря в руки две больших и внушительных пробки и пару зажимов. – За сладострастие, проявленное публично. За влагу, пролитую не для супруга или господина, а для толпы праздных зевак.
Эта влага должна быть заперта. Служить для наказания.Он подошел к Лене. Его перчатки скользнули по ее влажным, горячим от ударов бедрам. Она зажмурилась, чувствуя, как пальцы в перчатке грубо отодвигают тонкий шелк ее трусиков в сторону, обнажая полностью вздыбленные, перепутанные от влаги и возбуждения губы и напряженный, пульсирующий клитор.
– Нет… пожалуйста… – простонала она, но ее протест был слаб.Холодная, гладкая каучукавая пробка коснулось ее входа, смазанного ее же соком. Палач надавил – твердо, без спешки. Лена вскрикнула, когда инородное тело, толще, чем она ожидала, начало входить в нее, растягивая, заполняя. Боль от ударов смешалась с интенсивным, грубым заполнением. Он ввел его до конца,глубоко внутрь.
Она смазана соком самого клейкого растения и останется в тебе навсегда , срастившись с вагиной. теперь ты заперта навсегда!


Затем его пальцы нашли ее сосок – набухший, темно-розовый, невероятно чувствительный. Металлические губки зажима сомкнулись на нем. Лена завизжала от острой, пронзительной боли и неожиданного всплеска удовольствия. То же самое он проделал со вторым соском. Боль от зажимов пульсировала в такт ее бешено колотящемуся сердцу.

Катя наблюдала, завороженная и в ужасе. Когда Палач повернулся к ней, она не стала просить. Она лишь сжала веки, когда ее трусики были отодвинуты, обнажая ее темную, влажную плоть. Вторая пробка вошла в нее с той же методичной жестокостью. Она впилась зубами в нижнюю губу, сдерживая крик, но ее тело предательски приняло насильник, влага хлынула с новой силой. Зажимы на сосках заставили ее вскрикнуть – ее боль была глубже, резче, но и волна, пробежавшая по животу вниз, была мощнее. Она застонала долгим, дрожащим стоном.
Теперь они стояли, пронзенные деревянными стержнями, с зажимами, впивающимися в соски, их запястья прикованы к ошейникам, руки заведены за голову. Боль, стыд, невозможность закрыться и невероятное, извращенное возбуждение смешались в коктейль, от которого кружилась голова. Капли пота и влаги стекали по их ногам на дерево эшафота.
Палач взял в руки кожаные плетки с мягкими хвостами. Он протянул одну из них тому самому брюнету в белой рубашке, который так жадно смотрел на Лену.– Ты хотел почувствовать? – спросил Палач ледяным тоном. – Начни. Бей. По бедрам. По ягодицам. Чтобы кожа горела. Но не рви.Мужчина, его глаза горели, схватил плетку. Он поднялся на первую ступень эшафота. Его взгляд скользнул по Лениному телу, по зажатым соскам, по деревяшке, торчащей из ее лона. Он занес руку.
Шлепок! Удар мягких хвостов по бедру Лены был не таким болезненным, как прут, но бесконечно более унизительным. Она взвизгнула. Шлепок! Удар пришелся по ее ягодице, заставив фаллоимитатор внутри нее сдвинуться. Она застонала, смесь боли и непристойного удовольствия.
– Следующий! – скомандовал Палач, обращаясь к толпе.Рыжий с бакенбардами шагнул вперед, получив вторую плетку. Он направился к Кате. Его первый удар был грубым, по внутренней стороне бедра. Катя вздрогнула, зажимы на сосках дернулись. Она закусила губу, но не смогла сдержать стон.
Эшафот превратился в место публичной порки и глумления. Мужчины сменяли друг друга, нанося удары плетками по бедрам, ягодицам, иногда – рискованно близко к интимным зонам девушек. Каждый удар заставлял их тела вздрагивать, стоны становились громче, прерывистее. Боль от ударов смешивалась с давлением пробок внутри и жгучей чувствительностью зажатых сосков.
Их возбуждение достигло невероятного накала, граничащего с безумием. Они были полностью во власти толпы и палача, их тела – открытая книга боли и постыдного наслаждения. Влажность между их ног была уже не просто пятном – это был поток, стекающий по внутренней стороне бедер, блестящий на свету багрового заката. Воздух наполнился звуками шлепков, стонов, тяжелого дыхания мужчин и тихих команд Палача, наблюдающего за экзекуцией своими угольками-глазами.
Их казнь не состоялась. Но их наказание – это медленное, публичное погружение в бездну стыда, боли и вымученного, неконтролируемого экстаза под взглядами жаждущей толпы – только начиналось.

Как раз нет)
Продолжение задумано по теме)

Так ты не написал, что продолжение будет. Вот я и закончил) ты хочешь тян угрохать что ли в рассказе?

Не надо лезть, куда не просят.

Эй, я тебе помог, как твоя муза, давай публикуй твой вариантик

Испоганил тему, уже в другой раз.

Как тут удалить свои сообщения??
Или просьба к модератору грохнуть тему.