В пути

Мы одни в купе скорого поезда Москва - Северодвинск. Голубенький частокол за окном, отделяющий перелесок от полотна, рифмуется с полосками светкиной тельняшки; Светка, уютно устроившись за столиком, упирается кулаком в подбородок, и как и я неотрывно глядит в ускользающий, но однообразный - а потому не жаль, что ускользает - пейзаж; другая рука держит ручку подстаканника. Мой чай на столике; вагон покачивается, и ложечка звенит о край стакана. Я берусь за подстаканник, подношу к губам стакан, отпиваю чай, любуюсь Светкой. Она это чувствует и обращает на меня свой беззащитный и в то же время проницательный взгляд - будто видит во мне нечто такое, о чем я и не подозреваю.

- Знаешь, Свет, что мне пришло в голову? Ты часто говоришь, что человек все время либо развивается, либо деградирует, что не бывает никакой точки покоя. Но последние, кажется, минут сорок мы просто сидим у окна и молчим, и я не знаю, развивались мы все это время или деградировали. Смотрели себе в окошко. Что ты на это скажешь?

- Говори за себя. Лично я повторяла про себя молитвы. Чтобы все удачно сложилось с этой нашей поездкой. С Господом общалась. Так что, смею надеяться, не деградировала. А ты о чем думал?

- Сначала вспоминал одно, другое. Эпизоды домашней жизни.

- Хорошее, плохое?

- И то, и то.

- Злился на меня?

- Нет, что ты.

- Уже хорошо. А дальше?

- А дальше в будущее устремился. Вот как мы приедем, как все будет... А потом я погрузился в настоящий момент. И ни о чем уже не думал.

- Угу. Я затрудняюсь сказать, развивался ты все это время или деградировал. Это выяснится позднее. Это станет очевидно по делам, по твоим реакциям, по поведению. Но вообще-то на твоем месте я не слишком бы увлекалась всеми этими мечтами и воспоминаниями. Воспоминания обманчивы. Мы помним то, что нам хочется помнить, и в своих воспоминаниях перекраиваем былое на самый произвольный лад, себе в угоду. А мечты... Мечты всегда не совпадают с тем, что есть. Забей ты на мечты. Захотелось чего - поставь цель, иди к ней. Пусть дураки мечтают.

- Ты как всегда категорична.

- Ну а как иначе-то? Вот скажи, ты для чего каждый день душ принимаешь? - Светка выуживает ложечкой со дна стакана полукруглый лимонный ломтик и съедает его вместе с кожурой, - Бр-р, кислятина. Ты просто делаешь это на автомате, ты так привык. Привычка ведь не всегда зло, бывают и полезные привычки. Так вот, сознание тоже надо уметь в чистоте держать, не только тело, в башке у себя уметь прибираться, чтобы сориночки лишней не завалялось, чтобы сверкало все и блестело. И глаза тогда заблестят. Я неправа?

- А у меня сейчас блестят?

- У тебя немного усталый вид, - положив ногу на ногу и сцепив ладони на макушке, Светка немного откидывается назад, чтобы лучше рассмотреть меня с дистанции, - А вообще ты молодец у меня, конечно.

- Ну, спасибо на добром слове. Я действительно подустал.

- И я устала. Смотри, смеркается. Скоро неинтересно станет в окно смотреть, там останутся только наши с тобой физиономии... Стелить давай и укладываться потихонечку. Хорошо, что мы тут одни, да?

- Ага. До конца бы так.

- Не надейся, в полночь Вологда. Дебилы какие-нибудь пьяные вломятся, выспаться не дадут. Ладно, давай стелить.


***

Я просыпаюсь от яркого света и от того, что поезд стоит. Очевидно, раннее утро - подавшись с верхней полки к просвету окна, я вижу старинное здание вокзала с лепниной вдоль продолговатых окон, милиционера с дубинкой у входа и нескольких пассажиров снаружи - ожидающих, судя по неброской одежде, пригородного поезда. Хочется продолжить сон, но мешают свет и храп с противоположной верхней полки - так-так, значит, Светка оказалась права, и у нас появились соседи. Снизу слышится треск разрываемой бумаги и шелест сахарного песка.

- Хочешь, возьми мой сахар, я сладкий не пью, - слышится голос Светки из-под моей полки.

- Спасибо, Светочка, - отзывается женский голос.

Мне хочется принять участие в чаепитии, но я, кажется, рискую спугнуть доверительную атмосферу; о ней можно судить по интонации, с которой Светка предложила попутчице свой сахар. Поезд тем временем трогается, я переворачиваюсь на спину и закрываю глаза.

- А я, Светочка, не могу чай без сахара. Уж больно наша жизнь несладкая. Так хоть чайком побалуюсь, - откровенничает попутчица.

- Жизнь слаще меда, слаще любого сахара, - поучает Светка, - Жизнь - это леденец нам в подарок. Катай себе за щечкой.

- А ты, я вижу, не унываешь. Хотя, с таким мужчиной... Не пьет, не курит, в церковь с тобой ходит. И спит крепко, - смеется женщина.

- Да уж, удивительное дело.

- Как ты моего приструнила, просто диву даюсь. Улегся без разговоров. Пробурчал, правда, себе под нос пару ласковых...

- Умею с пьяными общаться.

- Да и я, в общем-то, не промах, - рассуждает попутчица, размешивая ложечкой свой чай несколько дольше, чем оно того требует, - Просто растерялась, ведь не дома у себя. И вас перебудить боялась. Хорошо хоть твой не проснулся. А мой - такая скотина, прости Господи. Долго, боюсь, не протянем, разбежимся.

- Протянете. Держаться надо друг за друга.

- Ой, Светочка, легко тебе говорить, у вас-то хорошо все.

- Как сказать. И у нас свои подводные камни.

- Да?

- Ну да. Все как у людей. Вот мой Сережа, допустим. Душа-человек. Но слишком уж в облаках витает. Тепла родительского недополучил. Вот и приходится и мать ему заменять, и отца. Баловать, наказывать. А у меня ведь и своя жизнь. Свои интересы. Право слово, замаялась я с ним.

- Я своего тоже наказываю. Придет пьяный, лапать начнет, я ему - фигушки, сперва на человека стань похож. В комнате от него запиралась, оставляла ни с чем. Сначала помогало. Потом избил. Взял силой. Я его тогда чуть не посадила.

- Так посадила бы, че.

- Да знаешь, как-то одиноко бы стало. И совесть бы замучила.

- Ну, я Сережу иначе наказываю, - выдержав паузу, вкрадчиво делится Светка, - Проверенным дедовским способом. Понимаешь, о чем я?

Светка негромко присвистывает и, как я догадываюсь, одновременно демонстрирует попутчице изящное движение от локтя - отработанное сочетание звука и жеста, пускаемое в ход всегда, когда Светке неохота обозначать то же самое с помощью слов.

- Кажется, понимаю. Вы так играете, да? Чего только в столицах не выдумают.

- Нет, это у нас не игра. Виноват - получи. И знаешь, действует.

- Моего бы так кто.

- Твой хрен дастся. А мой что дитя малое. По-другому не понимает. Вот и возись с ним.

- Зато слушается. Авторитет признает.

- Это да, - вздыхает Светка, - Но знаешь, хочется и самой иногда расслабиться, маленькой девочкой побыть.

- Ой-ой, подъезжаем, Светочка, прости, не могу больше разговаривать, - поезд притормаживает, и женщина, встав, принимается расталкивать тело на верхней полке, - Приехали, горе горемычное! Очухивайся давай!

Из-под зашевелившейся простыни раздаются невнятные звуки, я отворачиваюсь лицом в стену и стараюсь не слышать, как кто-то, вздыхая, спускается с полки на пол; как обмениваются репликами все трое - вполголоса, чтобы не потревожить мой сон; как извлекают багаж из-под нижней полки, как сдергивают с полок и сминают в комок одеяла и наволочки; попутчики тепло прощаются со Светкой, и в мужском голосе я различаю виноватые интонации. Поезд замирает, мужчина с женщиной выходят в коридор, Светка защелкивает за ними дверцу, что-то тихо говорит сама себе, шуршит страницами книги... Поезд отправляется; я сажусь у себя на полке, одеваюсь, хватаюсь за противоположный край и спускаюсь к Светке.

- С добрым утречком, завидую, мне бы так отоспаться, - с толстой книгой в руках Светка сидит спиной к окну, вытянув вдоль полки босые ноги; при виде меня она закрывает книгу, загнув на нужном месте уголок страницы, поворачивается лицом и облокачивается на столик.

- Так отоспись, - советую я, - Наверх залазь и спи.

- Дохлый номер. Я уже раскочегарилась. С соседкой терла пока ты дрых. Чего смотришь? Сходи зубы почисти. Вот щетка.

- Светлана. Нам надо кое-что обсудить.

- Так сходи умойся, зубы почисти и обсудим. Хотя я, честно говоря, предпочла бы посидеть в тишине. Устала разговаривать. Ночью знаешь какой был шухер? Ты молодец, что все проспал. Мужик бухой истерику устроил. Всё ему, видите ли, не так. Мы чуть ментов не вызвали. Но ничего, обошлись своими силами. Правда, заснуть толком уже не вышло. Ничего, на месте высплюсь. Чего ты на меня так уставился? Иди умойся! И чайку замути, хорошо? Деньги есть с собой?

Я киваю и выхожу в коридор. Отдергиваю одну из занавесок, безучастно отмечаю изменения в пейзаже в сравнении с вчерашним днем - деревья стали ниже, реже, небо голубее и воздух будто прозрачнее; смотрю некоторое время в окно, задергиваю занавеску, шагаю по коридору, закрываюсь в туалете, плещу водой из-под крана себе в лицо, отнимаю от лица ладони, вижу себя в зеркале - и не узнаю, до того встречаю чужой и потерянный взгляд.

- Светлана. Я очень прошу меня выслушать, - начинаю я, вернувшись в купе; Светка глядит в окно, но по ее застывшей вполоборота сидячей позе я понимаю, что она внимательно слушает, - Только что ты очень, очень меня расстроила. Последние полчаса я не спал и застал конец вашего разговора, ты говорила о наших с тобой отношениях, о наказаниях. Дело даже не в том, что ты нарушила договор о неразглашении третьим лицам нашей маленькой тайны - наверное, у тебя наболело, и ты хотела хоть с кем-нибудь это проговорить. Тем более, наш договор касается, в первую очередь, общих знакомых, родственников, друзей. А собеседница твоя, по-моему, вообще пропустила эту информацию мимо ушей. Так что я не в обиде. Меня огорчило другое. Твой жалобный тон, твои сетования на избыток уделяемого мне внимания, то, что ты устаешь со мной, то, что я иногда тебе в тягость...

- Подслушивать нехорошо, тебе мама с папой не говорили? - перебивает Светка.

- А куда мне было деваться?! Я честно пытался спать...

- Ты должен был спуститься к нам, раз спать не вышло. Пошутил бы как-нибудь. Придумал бы красивый выход из положения.

- Интересно, какой?

- "Говорите потише, вы меня разбудили" - проворчал бы с полки, и мы бы заткнулись. Спустился бы к нам, в конце концов. "Ах вот вы как, обсуждаете человека у него за спиной, а выскажитесь-ка в лицо!" Ничего бы мог не говорить. Спустился бы и вышел в коридор. И мы бы заткнулись. В общем, вариантов было много. Ты избрал наихудший. Ушки у себя наверху навострил серой мышкой. Безобразие, я недовольна. Не зря скакалку сунула в рюкзак в последний момент, черную, любимую твою. Чуяла, пригодится.

- Да подожди со скакалкой! Не здесь же, в самом деле!!!

- Не здесь. Сегодня ночью в номере гостиницы. Перед сном. Десять раз. За то, что подслушивал.

- Ну, это мы еще посмотрим.

- Тогда пятнадцать. За то, что сомневаешься в серьезности моих намерений.

- Мне все равно. Пятнадцать так пятнадцать.

- Это сейчас тебе все равно. Придет пора расхлебывать - проклянешь себя за упрямство. За эти лишние пять.

- Хорошо, тебе виднее. Умоляю лишь об одном. Света! Скажи мне, пожалуйста, что ты меня любишь...

- Ах вот ты как? Тогда двадцать. Чувствую, весело будет.

- А это еще за что?!

- Я говорила тебе, что люблю тебя? Говорила или нет? Говорила. Тебе как маленькому нужно повторять одно и то же по множеству раз? Я не выспалась. Я хочу почитать интересную книжку. Твои спектакли невыносимы. Я потому и нажаловалась на тебя этой дуре несчастной! Это как раз то, о чем я ей говорила!! Ты мне мешаешь, пойми ты это!! Мешаешь!!! Выйди вон отсюда в коридор, скройся с глаз!!! Хотя нет. Останься. Я погорячилась. Прости. Но двадцать ударов ты все-таки получишь.

- Угу. Читай. Я полежу. Не буду отвлекать.

Около полуночи мы покидаем наше купе и выходим из поезда. Молчаливый таксист минут за десять отвозит нас с вокзальной площади ко входу гостиницы "Северяночка", занимающей первый этаж шестнадцатиэтажного не то жилого, не то служебного здания. В гостиничном холле с белыми стенами - плюшевые диваны, мы скидываем на них рюкзаки и с паспортами в руках подходим к стойке регистрации. За стойкой, голова на руках, дремлет девушка; за ней на белой стене - четыре квадратных циферблата с подписями: "Берлин", "Токио", "Северодвинск", "Москва"; все часы показывают разное время и, кажется, стоят - во всяком случае, за те пять минут, что требуются на то, чтобы разбудить девушку и чтобы она переписала в толстую тетрадь формата А2 наши данные, ни одна из стрелок никуда не сдвигается.

- Прямо и направо, - девушка стучит о стойку деревянным бочонком с выжженной на донышке цифрой "1" и ключом на веревочке, - Приятного отдыха.

- Девушка, магазин круглосуточный где-нибудь есть? - интересуется Светка.

- Из дверей направо, через дорогу, в арку и справа там во дворе. В общем, недалеко.

- Свет, может лучше спать? - предлагаю я, - У тебя глаза слипаются.

- Я есть хочу. Тащи рюкзаки в номер, а я за едой сгоняю и встретимся в номере. Хотя нет, у нас ключ один на двоих. Ладно, пошли в номер, там разберемся.

В гулком номере с белыми оштукатуренными стенами - кафельный пол, две массивные деревянные кровати, разделенные фанерной тумбочкой, украшенной вазочкой с букетиком искусственных мимоз; сбоку кроватей - торшеры; слева на стене - выдержанный в малахитовых тонах лесной пейзаж, справа - забранное решеткой окно, выходящее на проезжую часть и изредка озаряемое фарами машин, от которых по стене напротив проплывает, разрастаясь, быстрая тень; мы разуваемся, складываем на пол рюкзаки, я сажусь на кровать, а Светка меряет шагами номер, заходит в ванную, открывает и закрывает воду, включает и выключает свет.

- Свет горит, вода льется, жить можно, - решает Светка, - Поесть бы для полного счастья.

- У нас печенье в рюкзаке, - напоминаю я, - Погрызи, а завтра нормально поедим в кафе. Давай лучше спать. Или хочешь я сам до магазина дойду. А то как-то боязно за тебя. Одинокая девушка ночью в незнакомом городе...

- Да если тебя в магазин отпустить, я в сто раз больше буду волноваться, - бормочет Светка, отыскивая что-то по карманам рюкзака, - Где же ты, родная... Ага! - довольная Светка распрямляется и расправляет спутавшуюся скакалку, - А ты не увиливай. Не время тебе спать. Должок за тобой, - Светка откидывает одно из одеял, пробует рукой матрас, складывает скакалку вдвое, размахивается и впечатывает в середину кровати удар, от которого вздымается и оседает пыльное облачко, - Что ж, каждому свое, - заключает Светка, - Мой путь лежит в магазин, твой - в душ и в позу готовности. Ариведерчи, - Светка выходит, запирает меня на ключ, и я слышу ее удаляющиеся шаги.


***

Ночь. Луна. С винтовкой наперевес я сторожу одноэтажный оружейный склад. Это едва ли не единственное, что уцелело в километровом радиусе; о больнице в три этажа, что была напротив, напоминает лишь кирпичный остов; на месте жилых домиков - одни пепелища. Деревья вдоль тротуара чередуются с фонарными столбами, но ни один из фонарей не светит, и если бы не луна, стоять бы мне в кромешной тьме. Как будто где-то далеко - беспрерывная артиллерийская канонада, но я-то знаю, что стреляют совсем близко, в соседнем райцентре. Зябко и сыро, хочется есть и спать, однако загрустить не позволяет чувство долга - ведь и враги не спят, а кстати, что это за шорохи со стороны бывшей больницы? Заросли напротив одного из окон расходятся; ко мне спешит приземистый силуэт.

- Стой, стрелять буду, - я выставляю винтовку вперед штыком.

- Свои, - в лунный луч входит Светка, и я убираю штык, - Здравия желаю, товарищ полковник, - Светка прикладывает к виску два пальца.

- Здравия желаю, товарищ генерал, - я тоже отдаю Светке честь и выпрямляюсь по стойке "смирно".

- Вольно, товарищ полковник, - улыбается Светка, вытаскивает из нагрудного кармана гимнастерки сигареты, спички и закуривает.

- Я шла к вам с радостным известием, товарищ полковник, - Светка выдыхает дым, снова глубоко затягивается и закашливается, - Ох ты, мама дорогая... Итак, я шла к вам с радостной новостью. Но по дороге... По дороге меня настигла депеша из генштаба. И теперь у меня для вас еще более радостная новость.

Светка держит паузу. Курит не спеша.

- Так разрешите полюбопытствовать, товарищ генерал? - вежливо, но нетерпеливо осведомляюсь я.

- Я намеревалась известить вас о повышении в воинском звании. Но это больше никому не нужно. Все это отныне бессмыслица и чепуха. Война окончена. Противник капитулировал. Вы слышите? Прислушайтесь-ка повнимательнее!

Я прислушиваюсь. Из придорожной канавы доносится не смолкавшее последние полчаса мяуканье. Все тот же ветер в листве. Что я должен услышать? "Выстрелы! - мысленно спохватываюсь я, - Канонада! Она прекратилась! Неужели это правда? Неужели все позади? Неужели мир?"

- Товарищ полковник, дорогой вы мой, - с чувством произносит Светка, - Бросайте немедленно эту гадость, она вам больше не пригодится, - Светка забирает у меня из рук винтовку и зашвыривает подальше в канаву, - Нас ждут иные рубежи и горизонты! Посмотрите-ка на небо, ну скорее, смотрите же! Видали вы когда-нибудь такое?

Мы запрокидываем головы, и я остолбеневаю: густая тьма рассеивается буквально на глазах, в считанные секунды фон высветляется, и уже некуда деваться от всепоглотившей белизны, и я зажмуриваюсь, а когда приоткрываю веки - оказываюсь у нас дома, вижу привычно одетую Светку, она стоит спиной к окну, уперев ладони в подоконник и улыбается, глядя в сторону кровати, где я только что очнулся.

- Ничего себе, - бормочу в сторону Светки, садясь и ставя ноги на пол, - Только что мы где-то воевали...

- Я объявила тебе перемирие, да? - спрашивает Светка, не меняя позы.

- Ты объявила о конце войны. Мы бросили оружие. И встретили рассвет.

- Ну, в общем, это был сон в руку. Потому что сегодняшний день особенный. Я должна сказать тебе что-то очень важное. То, что бесповоротно нас изменит. Заставит пересмотреть отношение к прошлому.

Слушая Светку, я ловлю себя на необычных ощущениях. Вроде все как всегда. Наша комната, те же обои, кровать. Но откуда эта первозданность, эта свежесть восприятия? Это ликование, нарастающее где-то в солнечном сплетении и вот-вот готовое пролиться через край?

Встаю, подхожу к окну, Светка протягивает обе руки, и мы стоим друг против друга, сцепившись кончиками пальцев.

- Я вижу, тебе хорошо так же как мне, - Светка смотрит прямо в глаза, - Но все равно что-то тебя тревожит. И я знаю, что именно. Ты боишься, что это когда-нибудь закончится. Что ты не выдержишь такого количества счастья. Но я тебя успокою. Это не закончится никогда. Обратного пути нет. Мы уже не те, что были прежде. Прости. Я делала тебе больно. Мучила нас обоих. Все потому, что сама настрадалась. И я не вынесла страданий, сдалась и уподобилась своим мучителям, которые тоже сдались в свое время, которые тоже могли бы по-другому, но у них не получилось. А у нас с тобой получится.

- Получится, - повторяю я завороженно, - Но постой, ведь это не совсем так, ведь я сам просил тебя делать больно, ведь я грезил этим задолго до нашей встречи...

- Мы не были знакомы. Но ты меня предчувствовал. И я откликнулась на зов. Мы зашли в тупик...

- Да, мы зашли в тупик, - повторяю я, - В последнее время мне все труднее было принимать от тебя наказания...

- Забудь. Отныне никаких наказаний. Где нет вины, нет наказания.

- Но вдруг... Вдруг мы все-таки будем в этом нуждаться...

- Загляни внутрь себя. Разве тебе это нужно? Разве ты когда-нибудь хотел этого по-настоящему, от всей души?

Не в силах вынести светкиного взгляда я выглядываю в окно и вижу покачивающиеся на ветру и просвеченные солнцем широкие кроны высоких деревьев.

- Деревья, откуда? У нас во дворе никогда не было...

- Мы давно тут с тобой. Они успели вырасти.

- Как давно мы вместе, три года? Деревья так не растут за три года, тут что-то не так, - я хочу высвободить руки, но Светка привлекает меня еще ближе к себе.

- Не бери в голову, - шепчет Светка, - Лучше обнимемся.

И мы замираем в объятии, крепнущем с каждой секундой, и я понимаю, что это обман, западня, а объятие все теснее, и, кажется, уже слышен звук моих ломающихся костей, и я тщетно силюсь вдохнуть...


***

В одежде и в поту я просыпаюсь на кровати номера. Напротив - Светка, она жует бутерброд с колбасой и следит за согреваемой кипятильником водой в небольшой кастрюле.

- Доброе утро, - холодно приветствует Светка, не поднимая глаз.

- Утро? Уже утро? Сколько же я спал? Ты не представляешь, какой ужас мне только что приснился...

- Это меня интересует в последнюю очередь. Я пошутила. Сейчас не утро. Ночь. Я выходила в магазин. Вернулась десять минут назад.

Светка разливает по кружкам закипевшую воду, протягивает бутерброд.

- Угощайся, силы пригодятся. Надо было отследить, чтобы ты в позу готовности лег и только потом выходить. Хотя ты бы и в позе отключился. О, я придумала. Надо было в угол тебя поставить на колени.

Я молча ем бутерброд и отхлебываю чай.

- Прости. Прости, - извиняюсь я, прожевав, - Я не собирался спать. Так само получилось.

- "Само". Все у тебя как-то само собой выходит. Сколько накидываем за невыполнение приказа? - Светка промокает уголки рта бумажной салфеткой, - Еще пару десяточков? Ладно, забыли. Получишь свои двадцать. Хорошо, сам проснулся, я уж думала будить. Разбудить, чтобы наказать. Круто было бы, да? Душ прими с дороги и приступим.

Даже под горячей струей все верится, что только что пережитое было сном, меня распирает победное чувство избавления от мертвой хватки светкиного двойника, но вытираясь полотенцем напротив зеркала, я вдруг замечаю три параллельные полоски на правом бедре, будто аккуратно прочерченные розовым маркером, я дотрагиваюсь до них и напрягаю память: когда это было и за что?

Серией резких фотоснимков в голове вспыхивают образы двухнедельной давности: кастрюля супа, который я пересолил, светкино искаженное гневом лицо, увиденный боковым зрением взлетающий кончик прута... И я понимаю, что прямо сейчас тому же самому суждено повториться, и начинает ныть живот, и безошибочно-звериным инстинктом жаждется предотвратить намеченное, переменить участь, и снова хочется проснуться, но просыпаться больше некуда.

- Сергей? - окликает Светка из-за двери.

Спорить? Негодовать? Умолять? Проверенная тупиковая ветвь. Остается лишь мельком бросить на свое тело в зеркале прощальный взгляд как на чужое, велеть непослушной руке открыть дверь и на ватных ногах выйти к Светке; после душа прохладно, безучастно регистрирует мозг.

Наказав меня, Светка падает навзничь на соседнюю кровать. Она глубоко дышит и все не выпускает из рук скакалку, теребит ее так и сяк.

- Стегала и стегала бы, - признается Светка, - А тебе на пользу бы шло. Однако во всем нужна мера, - Светка встает, прячет скакалку в клапан рюкзака и принимается расхаживать по номеру.

- Ты ведь больше не хочешь спать? - спрашивает она, - Может, выйдем погуляем? Там, в принципе, красиво. Река.

- Да, ты меня окончательно разбудила, - я слабо улыбаюсь Светке.

Рука в руке мы идем по мглистой набережной. За исключением назойливых насекомых, вокруг ни одного живого существа, и редкие автомобили лишь усугубляют чувство заброшенности и запустения; почти не светятся окна в домах многоэтажек, мигают желтым светофоры на перекрестках и резким белым пунктиром очерчивают набережную выстроившиеся вдоль воды галогеновые лампы на невысоких металлических шестах.

- Посидим? Я устала, - предлагает Светка и садится на просторную лавку.

- Я, пожалуй, постою...

- Всякий ценит себя выше, нежели он стоит, и любит себя больше, нежели должно, - цитирует Светка с полуулыбкой, - Не выдумывай. Садись, - я сажусь и пару секунд кривлюсь от воскреснувшей боли, - Ты, кстати, так и не рассказал, что тебе приснилось, - и я, стараясь не упускать деталей, пересказываю Светке только что виденный сон, а та внимательно слушает.

- Слишком ты стал беспокойный, - делает Светка вывод, - Нервы попусту перегружаешь. Испугался скакалки. Тоже мне, большое дело! Всего-то двадцать раз. Вот скажи: это было смертельно? Это было невыносимо?

- Ну, я вроде живой тут сижу. Выходит, несмертельно.

- Посмотри какой свинцовый оттенок у воды... Нет, Сережа. Я никогда не перестану тебя наказывать. Уж не знаю, радостная ли это новость.

- И я не знаю. Но доверяю. Ты ведь не хочешь мне зла.

Светка опускает руку мне на ладонь, тянет ее немного к себе, гладит несколько раз, а потом крепко переплетает наши пальцы.